– Нет, дед Пихто! Улик полно. Пусть заканчивает играть
в несознанку, быстрее сядет, раньше выйдет, Отелло долбанутый, – зудел
Славка, – а то затянется следствие на год, и будет тут сидеть, на нарах
париться! Ежели признается по-быстрому, в месяц процедуру свернут, а мы уж
постараемся суд ускорить. Глядишь, к Новому году в колонии окажется, на свежем
воздухе, а там возможны варианты…
– Какие?
– На поселение отправят, условно-досрочное дадут,
главное, Бутырку миновать и осудиться. Тут знаешь сколько времени люди процесса
ждут!
– Сколько?
– И два, и три года… Так что пусть не дурит, завтра
адвокат придет.
– Кто его нанял?
– Мы с Мишкой Козловым, только об этом никому
рассказывать не надо. Ну давай, вон, видишь, парень стоит у окна, Алексей
Федорович зовут, топай к нему, а я тут посижу.
И он остался на лестнице. Я подошла к плечистому блондину, кашлянула
и робко сказала:
– Здравствуйте.
С абсолютно каменным лицом парень процедил:
– Евлампия Андреевна Романова? Сдайте паспорт.
Я покорно протянула бордовую книжечку толстощекой бабенке,
сидящей в железной клетке перед металлоискателем, и получила взамен железный
круглый номерок вроде тех, что выдают в бане. В сумку никто не заглянул, и
обыскивать меня не стали.
Алексей Федорович широким шагом двинулся вперед, я
засеменила сзади. Мы шли по бесконечным лестницам, изредка проходя сквозь
лязгающие решетчатые двери. Наконец мы очутились перед широким коридором,
сверху, почти у потолка, виднелась белая стеклянная табличка с черными буквами
«Следственная часть».
Алексей Федорович отпер один кабинет и приказал:
– Ждите.
Я рухнула на стул и оглядела крохотное помещение.
Обшарпанный письменный стол образца шестидесятых годов, почти раритетная
настольная лампа на подставке с зеленым абажуром, допотопный сейф, напоминающий
поставленный на попа железный ящик. На стене зачем-то висит карта полушарий,
тельняшка. Окно забрано частой решеткой, и из него видна только часть бетонной
стены…
Заскрежетал ключ, и в помещение вошел Володя. Маячивший
сзади Алексей Федорович угрюмо пробасил:
– Времени вам час, извините, вынужден запереть.
– Естественно, – хладнокровно ответил майор, –
должностную инструкцию нужно соблюдать.
Лязгнул замок, мы остались одни. Я кинулась вытаскивать
продукты, сигареты и галантерею. Костин мигом проглотил еду, сунул в карман
пакетики с кофе, сахар, сигареты и сказал:
– Больше не траться.
– Завтра я продукты принесу.
– Не надо.
– Но как же…
– И так проживу, тут кормят, а за ножницы спасибо, кто
надоумил?
– Славка.
– Рожков, – вздохнул Володя и закурил, –
ну-ну… И что он просил мне передать?
Я молитвенно сложила руки:
– Вовка, умоляю, покайся. Чистосердечное признание
уменьшает вину…
– Но утяжеляет срок, – хмыкнул приятель, – в
чем мне, интересно, признаваться надо?
– В убийстве Репниной Софьи Андреевны, 1980 года
рождения. Знаешь такую особу?
– Только с прекрасной стороны, – тихо ответил Володя, –
некоторое время с обоюдным удовольствием провели вместе.
– А почему расстались?
Приятель вздохнул.
– Знаешь, пока речь шла о постельных удовольствиях,
проблем не возникало. Соня – девочка красивая и в кровати многим сто очков
вперед даст, фигура роскошная, талию двумя пальцами обхватить можно, грудь
словно у Джины Лоллобриджиды в лучшие годы, ноги от ушей, волос – как у трех
колли, огромная светлая копна… Но вот когда я к ней чуть привык и захотел
просто поговорить, выяснилось, что это невозможно.
– Почему?
Володя с наслаждением закурил и пояснил:
– Сонюшка глупа, как муха. Я сначала думал –
прикидывается. Ну как моя дама ухитрилась прожить на свете двадцать лет и
ничего не прочитать? Допустим то, что она считает, будто Грибоедов – это марка
кетчупа, еще полбеды. Впрочем, меня не слишком напрягло, что она радостно
заявила, будто станция «Маяковская» названа в честь построившего ее
архитектора, но зимой я затащил ее в кино на «Трех мушкетеров»… Так когда
Констанция Бонасье скончалась, бедненькая Сонечка залилась слезами, повторяя:
«Умерла, ах, как жаль!»
Глядя на такую реакцию, Володя мигом понял, что его дама
никогда не держала в руках книг Дюма, впрочем, любых книг вообще.
– С ней просто не о чем было побеседовать, –
объяснил майор, – Соня интересовалась только сплетнями о людях искусства,
вернее, эстрадных певцах, еще живо обсуждала новое платье подруги и весьма
заинтересованно высказывалась на тему косметики. Даже журнал «Космополитен» с
его статьями «Как удержать мужа» и «Стоит ли заводить роман с начальником»
казался девушке слишком сложным. Честно говоря, она предпочитала комиксы и
видеокассеты. В особенности ей нравился фильм с Джимом Керри «Тупой, еще
тупее»… Когда главный герой громко пукал в гостиной, Сонечка валилась на пол от
хохота, подталкивая Володю локтем: «Нет, ты гляди, какой прикол! Уписаться
можно!»
Сначала Костин посмеивался над любовницей, потом начал
хмуриться, а затем настал момент, когда она стала его раздражать, и они
расстались. Разошлись по-хорошему, оставшись друзьями. Володя поздравил Соню с
днем рождения и Восьмым марта, а та, в свою очередь, преподнесла ему на 23
февраля дорогой одеколон «Шевиньон». Но это было все.
– У меня в августе появилась другая, –
откровенничал майор, – Надя.
– А почему я ничего не знала ни про Соню, ни про Надю?
– Ну, еще только этого не хватало, – вскипел
майор, – хватит с меня «Оружейной палаты». И потом, не знакомить же своих
со всеми, с кем спишь! Спасибо за кормежку, но еду присылать не надо.
– Почему?
– Меня скоро выпустят.
Я посмотрела на приятеля.
– С чего ты это решил?
– Недоразумение быстро выяснится, – совершенно
спокойно сказал Костин. – Федька Селезнев, конечно, отвратительный тип, но
хороший профессионал, он все сделает как надо. И потом, несмотря на то, что к
нам на работу сейчас хлынул поток случайных людей, цеховая солидарность все же
существует. Наши все силы приложат, чтобы оправдать меня. Я бы, например,
окажись Федор в подобной ситуации, постарался как мог.
