В мембране раздался шорох, треск.
– Алло, – повторила я, – Гема, вы на проводе?
– Да, – донеслось сквозь пустоту, – да.
– Вы знаете, что случилось сегодня?
– Да, мне звонили из милиции.
– С вами кто-то есть?
– Нет.
– Может, подъехать?
– Да, – с жаром воскликнула женщина, – да,
пожалуйста, очень страшно одной, умоляю, если возможно, прошу…
– Давайте адрес.
– Софроньевский переулок, дом восемнадцать.
– Это где?
– В двух шагах от метро «Проспект Мира».
Я глянула на часы. Ровно шесть. Лена, совершенно спокойная,
курила «Парламент».
– Давай барсетку, – велела я.
– А ху-ху не хо-хо? – заржала девица и добавила: – Вали
отсюда, пока цела! В милицию она позвонит! Как бы не так. Это я сейчас сообщу в
отделение, что ко мне ворвалась ненормальная!
Поняв, что с хамкой бесполезно спорить, я вышла на лестницу.
Судя по короткому разговору, Гема совсем другой человек. Представляю, как жутко
сейчас бедной женщине. Конечно, мы с ней незнакомы, но с Малевичем нас
связывают годы совместной учебы, короткий роман и взаимная симпатия,
сохранившаяся, несмотря на то, что мы очень давно не встречались. На улице
совсем стемнело, и стоял жуткий холод. Впечатление было такое, будто на дворе
Крещенье, а не самое начало ноября. Машины ехали медленно. Я задумчиво пошла в сторону
дома. Похоже, на дороге жуткий гололед, наверное, лучше оставить «копейку»
спокойно стоять в гараже. Я не слишком опытный водитель и в такую погоду не
стану рисковать. Тем более что наш дом стоит у метро, а Гема живет рядом со
станцией «Проспект Мира».
Глава 4
Вход охранял вежливый, но суровый секьюрити, пол и лестница
в подъезде были из мрамора, в огромном лифте сверкало зеркало и пахло хорошими
духами. Одним словом, сразу становилось понятно: тут обитают не хронические
алкоголики с бомжами, а люди, добившиеся успеха в жизни.
Гема оказалась полной противоположностью яркой Лене.
Невысокого роста, с идеально уложенными волосами, какими-то блеклыми, словно
застиранными глазами, с бледным лицом и бескровными губами. Я сама не дотянула
ростом до метра шестидесяти, а весом до пятидесяти килограммов, но рядом с
Гемой выглядела словно тучный боров. Жена Эдика была совсем бестелесной, я
впервые видела даму с размером бюста меньше моего. При этом учтите, что лифчик
75А мне катастрофически велик, а для того, чтобы не бежать домой, в обход вечно
запертых ворот, я запросто протискиваюсь между прутьями.
– Здравствуйте, – прошелестела Гема, –
раздевайтесь, хотите кофе?
– Лучше чай, – ответила я, вешая шубку в большой шкаф с
зеркальной дверцей.
Гема молча стояла, свесив тонкие руки вдоль тела.
– Ну долго еще ждать? Чайник вскипел, – раздался из
глубины квартиры бархатистый голос Эдика, – валите сюда!
От неожиданности я выронила шубу. Спина мигом покрылась
липким потом. Малевич жив? Рана оказалась не смертельной?
– Ну, девочки, – надрывался голос, – давайте,
водка стынет, картошечка, селедочка, кар-кар-кар…
Эдик закаркал. Я перевела глаза на Гему и растерянно
спросила:
– Это кто?
Женщина тяжело вздохнула:
– Ужасно, правда?
– Эдик жив?!!
Гема, не говоря ни слова, распахнула дверь в кухню. Оттуда
вышел, именно вышел, а не вылетел, большой попугай. Весьма непрезентабельного
вида: серый, словно заяц летом, и какой-то взъерошенный.
– Это Арчи, – пояснила Гема, – он удивительный
имитатор и страшно умный. Иногда мне кажется, что он на самом деле не птица, а
заколдованный ребенок, даже подросток.
Словно услыхав эти слова, Арчи разинул клюв и издал
мяуканье, до отвращения натуральное, потом свесил голову набок и спросил:
– Ты кто?
От неожиданности я ответила:
– Лампа.
Арчи свистнул и ушел.
– Ужасно, правда? – повторила Гема, а потом
поинтересовалась: – А откуда вы узнали про смерть Эдика?
Я вздохнула и предложила:
– Может, сядем где-нибудь?
– Да, конечно, – засуетилась она. – Простите, у
меня сегодня мозги не работают. Проходите сюда.
Мы вошли в огромную кухню-столовую, хозяйка села на диван,
потом вскочила, налила мне чай… Ее движения были суетливы, а руки плохо
слушались. Сначала Гема уронила ложку, потом просыпала сахар, неловко оторвала
ниточку от пакетика. Но внешне она держалась молодцом, не плакала, хотя иногда
ее голос предательски срывался.
Я потыкала в пакетик «Липтона» ложечкой и рассказала о
посещении «Макдоналдса».
– Как вы думаете, – прошептала вдова, – он не
мучился, не страдал?
Я вспомнила выпученные глаза трупа, искаженное гримасой лицо
и быстро ответила:
– Нет, нет, умер тихо, с улыбкой на устах.
– Хоть это хорошо, – пробормотала Гема. – Эдик
очень боялся боли.
Мы помолчали пару минут, потом Гема, аккуратно положив на
мою руку невесомую, словно сухой октябрьский лист, ладошку, улыбнулась:
– Очень рада, что именно вы оказались с ним в последние
минуты. У вас ведь был роман?
Я натянуто засмеялась:
– Ну, это громко сказано. Просто много лет назад, еще учась
в консерватории, пару раз мы сходили вместе в кино. Но любовь не сложилась, а
потом Эдик женился на Ниночке Арбени.
– Бедная Ниночка, – вздохнула Гема, – вы знаете,
что с ней случилось?
– Нет. Встречала одно время фамилию на афишах, но в те годы,
когда я концертировала, мы не сталкивались. Понимаете, я всегда была не слишком
популярна, а если говорить правду, мной просто разбавляли сборный концерт.
Помните, как раньше делали? Сначала чтец с поэмой о Ленине, потом балетная пара
из театра, следом кто-то исполняющий классическую музыку, а уж потом эстрадный
певец, дрессированные собачки, акробаты и юморист-сатирик… А Ниночка давала
сольные концерты в лучших залах, два отделения… Она была элита, а я рабочая
лошадка вроде тех, что вращали колесо у колодца…
Гема робко улыбнулась, потом опять помрачнела:
– Ниночка умерла.
– Да ну, – ахнула я. – Когда?
– Девять лет назад, собственно говоря, именно из-за ее
кончины я и вышла замуж за Эдика. Мы были лучшие подруги, понимаете?
