Петр слегка ошибся. Я потратила на дорогу больше ста
двадцати минут. Сначала долго поджидала маршрутку, потом никак не хотел
подъезжать 812-й, а когда автобус наконец появился и я, устроившись у окна,
купила у кондуктора билет, выяснилось, что «Зеленый бор» конечная, и езды туда
полчаса по хорошей дороге, а по зимней сорок минут. Впрочем, в одном Петр
оказался прав: автобус и впрямь уперся в синий забор, только мужчина забыл
сказать, что до центрального входа надо бежать около двадцати минут. Заборчик
тянулся и тянулся, он был на редкость высоким и целым. Но все имеет конец.
Впереди мелькнули ворота, я нырнула в них и увидела штук десять зданий,
стоявших в живописном беспорядке на огромной территории. Первое украшала
табличка «Морг. Выдача тел с 10.00 до 14.00». Шарахнувшись в сторону от
малопривлекательного помещения, я подошла к другому дому – «Хирургия». Вот
отлично, должно же здесь быть справочное бюро.
Окошко и впрямь нашлось у входа. В нем сидела неприступная и
неразговорчивая, словно индейский вождь, старуха. Выслушав меня, она отрезала:
– Справки только по хирургии!
– Неужели вы не знаете, где…
Старуха захлопнула окошко. Пришлось вытаскивать десять
рублей и пропихивать их в щелочку. Купюра мигом растопила сердце неприветливой
бабки, и она словоохотливо растолковала мне дорогу. Узнав, в чем дело, я чуть
не лопнула от злости. Предстояло бежать назад к остановке и идти от нее в другую
сторону. Одним словом, когда я ворвалась наконец в небольшое длинное
одноэтажное здание с несуразно большими дверями, злоба просто переполняла меня
до краев. Наверное, поэтому я рявкнула маленькой медсестричке, читавшей на
посту книгу Поляковой:
– Где Анна Яхнина?
– Двадцать девятая комната, – спокойно пояснила
дежурная, – по коридору налево.
Я пошла в указанном направлении. Кстати, внутри интернат
выглядел более чем прилично. Здесь совсем недавно сделали ремонт, не
европейский, а обычный, но очень аккуратно. Потолок был белым-белым, стены
кремовыми, и на них тут и там висели картины, явно написанные рукой дилетанта,
но, как говорят художники, «с настроением». На полу лежала ковровая дорожка,
двери палат сверкали лаком, и пахло тут, как дома, отварной картошкой и куриным
бульоном.
На мой стук отозвался хриплый голос:
– Не заперто.
Я толкнула легко подавшуюся дверь, подняла глаза и чуть не
заорала от ужаса. Нет, палата или, вернее, комната была в полном порядке,
уютная, даже кокетливая. На окне висели красивые темно-зеленые занавески,
расшитые золотыми листьями, в углу стояла большая удобная кровать под
темно-синим пушистым пледом. У окна располагался письменный стол, посередине
стоял еще один столик, маленький, круглый, а возле него пара стульев. Одним
словом, не больничная палата, а комфортабельный номер в санатории… Никакого
ужаса помещение не вызывало, холодный пот потек по моей спине при взгляде на
хозяйку.
Я никогда не видела такого лица, вернее, лица как раз и не
было. Ни бровей, ни ресниц, ни губ, ни подбородка… Кожа была покрыта жуткими,
змеящимися шрамами, веки морщинистые, словно у старой-престарой черепахи.
Внутри воспаленных складок торчали два глаза непонятного цвета. Существо сидело
в инвалидной коляске с ногами, прикрытыми клетчатым пледом. Руки лежали поверх
одеяла и выглядели так же жутко, как и лицо.
– Вы ко мне? – хриплым голосом поинтересовалось нечто.
Понимая, что молчать просто неприлично, я кое-как отодрала
сухой, как наждак, язык от неба и сказала:
– Я ищу Аню Яхнину…
– Слушаю вас внимательно.
– Меня зовут Евлампия Романова.
– Очень приятно.
– Я частный детектив.
– Никогда не встречала людей вашей профессии, –
тактично заметила Яхнина. – И зачем я вам понадобилась?
Под ее жутким взглядом мне делалось не по себе, и врать
получалось плохо.
– Гема Даутова наняла меня, чтобы отыскать убийцу ее мужа
Эдика Малевича. Вы ведь знали Гему? Насколько понимаю, работали вместе в
Институте тропической медицины, правильно?
– Верно, – совершенно спокойно ответила Аня, –
когда-то я действительно работала в том месте, и Гема Даутова мне, естественно,
знакома, но тесно мы не общались. Гема – дочь директора института и до меня не
снисходила, мужа ее я встречала пару раз, кажется, он приходил в наше заведение
на какие-то праздники… Новый год или Восьмое марта, не помню, давно было, я в
девяносто первом году уволилась.
– Почему?
В лице Ани вновь не отразилось никаких эмоций.
– Попала в автомобильную катастрофу, оказалась зажатой в
кабине, а «Жигули» вспыхнули… Вот вы только что испугались моего внешнего вида…
– Ну что вы…
Аня подняла вверх правую руку:
– Не надо деликатничать, я привыкла к подобной реакции.
Самое ужасное, что мозг мой работает четко, но вот кто же возьмет на службу
изуродованную инвалидку? Поэтому живу тут и пытаюсь писать от скуки кое-какие
статьи в популярные издания, в основном детские… Ерунда, конечно, но
окончательно поставить на себе крест не хочется. Значит, вас наняла Гема… Ну и
как она поживает? Небось докторскую защитила, по симпозиумам и конференциям
разъезжает? Оно и понятно, с таким папой весь мир в кармане…
– Гема умерла, – тихо сообщила я.
Внезапно в абсолютно неподвижных глазах заплескалось нечто,
больше всего похожее на ликование.
– Как умерла?
– Она отравилась.
Аня схватилась за ободья коляски, мигом докатилась до шкафа,
вытащила с полки бутылку коньяка, две рюмки и сообщила:
– Надо помянуть!
Но радость, звучавшая в ее голосе, без слов говорила о том,
что выпивать Аня собралась не за упокой души Даутовой.
– Вы так не любили ее? – спросила я.
Яхнина протянула мне жуткой рукой рюмку и велела:
– Ну, давай!
Потом она быстро опустошила ее, мне пришлось украдкой вылить
содержимое своего бокала за пазуху. Было очень неприятно, сначала холодно,
потом липко, но я совершенно не переношу алкоголь, даже крохотная доза способна
вышибить меня из седла. Но Аня пила просто отлично, вторая, а потом и третья
рюмка исчезли в ее желудке, но голос продолжал оставаться твердым.
– Значит, Гема покойница, и муж ее скончался, раз она наняла
вас расследовать факт убийства. А с ним что произошло, если не секрет?
– Ножом ударили, в ресторане «Макдоналдс».
– Мило, – отозвалась Аня, – значит, никого не
осталось. А старик Даутов жив?
– Нет, умер, впрочем, и мать Гемы тоже.
