Я оглядела ее ярко накрашенное лицо, белые волосы с
просвечивающей у корней чернотой и отдала барсетку. Жена Малевича открыла
сумочку, присвистнула и сказала:
– Надеюсь, здесь вся сумма. Имейте в виду, я отлично знаю,
сколько у Эдьки было баксов с собой.
Я прищурилась и довольно зло ответила:
– Если бы я хотела вас обворовать, то утащила бы все разом!
– Ну ладно, не лезь в бутылку, – миролюбиво ответила
девица.
Она казалась очень молодой, лет двадцати, не больше. Густая
тушь, черные брови, огненные щеки и кровавые губы не скрывали ее возраст.
Порывшись пальцами с отвратительно длинными ногтями в отделении, набитом
деньгами, девчонка выудила сторублевую бумажку и царским жестом протянула ее
мне:
– Это за услуги, надеюсь, хватит.
Черная волна злобы поднялась из желудка и заполнила мою
голову.
– Детка, – процедила я сквозь зубы, – ты бы хоть
поинтересовалась, что с Эдуардом!
– Подумаешь, – фыркнула любящая женушка, – эка
невидаль! Опять надрался и в вытрезвитель попал, еще хорошо, что не в ментовку!
– Нет, – медленно ответила я, – он, как ты
выражаешься, в ментовке!
Девчонка подпрыгнула:
– Ну блин! В каком отделении? Это же опять надо туда бабки
тащить!
Понимая, что иного выхода нет, я брякнула:
– Нет, деньгами тут не поможешь, дело очень серьезное.
– Под уголовную статью попал! – всплеснула руками
супруга. – Знаем, проходили! Неделю тому назад он долбанул одного мента
кулаком по зубам! Ну вы не поверите, сколько содрали! До сих пор вздрагиваю!
– Эдик мертв, – тихо сказала я.
– Как? – отшатнулась девчонка. – Что вы имеете в
виду?
– Его убили сегодня в ресторане «Макдоналдс», странно, что
никто из милиции не сообщил вам о случившемся.
– Ничего не понимаю, – трясла головой госпожа
Малевич, – просто ничегошеньки. Вы имеете в виду, что он напился в
ресторане, как труп?
– Нет, – жестко ответила я, – он на самом деле
труп.
– Ой! – взвизгнула девица, закатила глаза и рухнула на
пол.
Я захлопнула дверь и побежала искать кухню. Квартира была
маленькой, неудобной, с узким крохотным коридором и пятиметровым пищеблоком.
Оборудован он оказался старенькой мебелью, затрапезным холодильничком «Минск» и
электроплитой российского производства.
Не найдя никаких лекарств, я набрала в чашку холодной воды и
брызнула на лицо госпожи Малевич, но та не подавала признаков жизни. Слегка
испугавшись, я намочила полотенце и стала тереть щеки и лоб девчонки.
Светло-зеленая махровая ткань стала разноцветной, боевая раскраска смылась,
из-под нее появилось бледненькое личико, слегка простоватое, но милое, с
пухлыми губками, которым совершенно не нужна помада.
– Не надо, – прошептала госпожа Малевич, пытаясь
сесть, – перестаньте возить по моему лицу тряпкой.
Спустя десять минут мы сидели на крохотной кухоньке,
опершись локтями о стол, мадам Малевич причитала:
– Боже! Что теперь со мной будет! Катастрофа! Квартира
оплачена только до декабря, денег никаких нет!
– Там в барсетке тысяча долларов и еще рублями много, –
тихо сказала я.
– Ерунда, – ныла девчонка, – еле-еле хватит на
месяц кое-как перебиться. А потом мне куда? На улицу, да? Чем платить за
жилплощадь? На что одеваться! Ну, Эдик, ну, свинья!
Я с искренним удивлением смотрела на девчонку. Говорят, что
каждый народ заслуживает своего вождя, а всякий муж получает ту жену, которой
достоин. Интересно, за какие грехи наградил Эдика бог этим чудовищем.
– Вы бы хоть позвонили в милицию, – вырвалось у
меня, – сейчас телефон дам!
– Зачем? – взвизгнула девчонка. – Терпеть не могу
ментов!
– Они все равно к вам придут!
– Зачем? – тупо спросила девица.
– Ну как же? Обязательно.
– Да зачем?
Я растерялась.
– Показания снять, и потом, вы же его хоронить будете?
– Это еще зачем?
Тут я совсем онемела.
– И не подумаю даже, – неслась дальше девчонка. –
Похороны! Еще скажите про поминки! Знаю, знаю, сколько денег выбросить надо! У
нас, когда дед перекинулся, мать-дура всю сберкнижку на идиотство растратила,
мигом по ветру пустила все, что долго собирали: гроб дорогущий зачем-то
заказала, оркестр, водка ящиками! Лучше бы о живых подумала. Этот-то все равно
уже помер!
Я лишь хлопала глазами. С подобными экземплярами мне еще не
приходилось сталкиваться. Неудивительно, что несчастный Эдька пил горькую.
Странно, что не употреблял наркотики, живя возле этой гарпии.
Не замечая произведенного впечатления, девица вопила дальше:
– И вообще, почему я? Пусть его Гема закапывает, ей больше
моего досталось!
Странное имя Гема резануло мне слух, и в мозгу забрезжил
лучик света.
– Погоди, ты не его жена?
– Нет, конечно, – фыркнула девица.
– Почему же тогда велела сюда приехать с барсеткой?
– Потому что этот козел здесь последнее время жил, – в
сердцах воскликнула девчонка. – Обещал, блин, алмазные горы. «Погоди,
душечка, на золоте кушать станешь». Как же! Умер и оставил меня нищей! Между
прочим, с работы из-за него уволилась! Вот уж повезло так повезло!
– Тебя как зовут?
– Лена, – ответила девица и вытащила пачку
«Парламента».
– Значит, барсетку следовало отдать не тебе!
– Еще чего, – взвизгнула Лена, – он тут все время
проводил. Доллары мои!
– Телефон его жены знаешь?
– Гемы? Естественно!
– Давай.
– Зачем?
– Давай, говорю, а то и впрямь сейчас сюда милицию вызову.
Вот весело будет! Ты по закону Малевичу никто, живо кошелек покойного отнимут!
Лена сжала губы, потом процедила:
– Возле телефона, на бумажке написан, любуйтесь.
Я потыкала пальцем в кнопки, услыхала тихое, словно шорох
осенней листвы, «алло» и уточнила:
– Простите, я говорю с госпожой Малевич?
– Да, – донеслось издалека.
– Меня зовут Евлампия Романова, мы учились вместе с Эдиком в
консерватории, алло, вы слышите?
