– А сегодня ничем и не завоняет, – сообщил Иван,
медленно раскрывая сумку, – вот потом и впрямь может немного…
– Почему? – удивилась я. – Что за клей такой
странный?
– Самый обычный, «Момент», – спокойно пояснил
Иван, – какой у всех, такой и у меня… Только сегодня ничего приклеивать не
станем, нет, сегодня более важное дело, обмер и раскрой!
– Ну и зачем дверь обмерять? Она же стандартная!
– Ой, не скажи, хозяйка, – возразил Иван, вытаскивая
рулетку, – наипервейшее дело – обмер, без него никуда, на миллиметр
ошибешься, и пропало дело. Дерматин не тянется, беда может выйти, нет, семь раз
отмерь, один раз отрежь…
Потом он дернул пару раз носом и поинтересовался:
– Картошечка, что ль, кипит?
Я кивнула.
– Да ты иди, готовь, а то не ровен час мужик с работы придет
и по шее накостыляет, ежели харча не найдет. Ступай, ступай, я мерить стану.
Около десяти в дом гурьбой повалили домашние, и в четверть
одиннадцатого все сели за стол.
– Надо мастера позвать, – сказала Катя, – а то
неудобно, сами едим, а мужик голодный.
– Он уже третий час дверь обмеряет, – вздохнула я.
– Обстоятельный слишком, – хмыкнул Сережка.
– Разве нужно так долго? – удивилась Лиза. – Раз,
раз – и готово…
– Быстро хорошо не бывает, – сказала Юля.
Где-то в полдвенадцатого я вышла на лестницу и обнаружила
Ивана, стоявшего в задумчивости у двери. В руках мужик держал два гвоздя с
широкими шляпками. Увидав меня, он пробормотал:
– Вот думаю, как лучше кнопочки пустить, через сантиметр или
через восемь миллиметров…
– Да без разницы!
Иван сердито ответил:
– Ничего себе, заявленьице! Ну-ка позови кого другого!
Следующий час домашние самозабвенно спорили о расстоянии
между декоративными гвоздиками. Никому и в голову не пришло, что издали
совершенно все равно, какое пространство разделяет шляпки. Речь-то шла всего о
двух миллиметрах разницы.
Наконец Юлечка спохватилась:
– Кошмар, полпервого, бегите скорей домой, а то метро
закроется…
– Мне бежать некуда, – пояснил Иван, – с бабой
своей разошелся, комнату ей оставил, а сам в область съехал, только все равно
на электричку не поспел.
– И куда вы теперь? – поинтересовалась Лизавета.
– На вокзале переночую, не впервой, – спокойно ответил
Иван и начал методично сворачивать сантиметр, – главное, обмер закончил,
завтра подъеду и раскрой начну. Можно сумочку тут оставить, чтоб с собой не
таскать?
– Бомбы там нет? – сурово спросил Кирюшка.
– Да ты чего, парень, – замахал руками Иван, –
разве я чечен какой? Погляди сам, дерматин, утеплитель, клей да кнопки, ножницы
еще, ножик…
– Он неудачно пошутил, – отрезала Юлечка, –
ставьте вот здесь, в уголок.
– Ну, побег, – сообщил Иван и начал напяливать на себя
слишком легкую для морозного ноября куртенку.
Внезапно острое чувство жалости кольнуло сердце. Иван
натягивал старенькую вязаную шапочку. Я перевела глаза на Мулю, сидевшую возле
его сумки, и вздохнула. Было полное ощущение, что мы выставляем на улицу
маленькую бездомную собачку, которая настолько отчаялась увидеть от людей
доброту, что даже уже ни о чем не просит.
– Послушайте, Иван, – хором сказали Катя и
Сережка, – оставайтесь у нас.
– Можете в гостиной, – подхватила Юля, – а утром
дерматин начнете кроить.
– Верно, – обрадовалась я, – правильное решение,
чего зря мотаться.
– Вот спасибо так спасибо, – обрадовался Ваня, –
ну прям слов нет! За гостеприимство вам краны починю, ишь как капают! И шкафчик
повешу в кухне! Чего он у вас в углу стоит!
Где-то около трех утра я проснулась и пошла в туалет.
Из-под двери гостиной пробивалась тонкая полоска света. Я
осторожно просунула голову внутрь и увидела Ваню, сидящего на корточках возле
разложенной на полу искусственной кожи.
– Ты чего не спишь? – шепотом спросила я.
– Вот, кумекаю, как раскроить, – так же тихо ответил
мастер, – ежели большую часть сюда, а бордюр с краю, то запросто табуретка
получится, а то и две!
– Какая табуретка?
– Нам материал на складе по норме отпускают, – пояснил
Иван, – хозяева там как-то посчитали и решили, что самые умные. Остатки
сдавать не надо, а ежели поэкономней скроить, то вам кусок дерматина остается,
а то и два, чтобы табуретку перетянуть. А то они у вас пообтрепались жуть! Вот
точно, бордюр сюда! Значит, завтра краны починю и на табуреточки выгадаю, будут
как картинка, а то срам глядеть! Что это они какие-то вроде как исцарапанные?
– Кошки когти точили!
– О-о-о, – протянул Ваня, – а я своих отучил!
– И как?
– Завтра покажу! – пообещал мастер.
* * *
Ровно в десять утра я вошла в ворота Белогорского кладбища и
поразилась огромной толпе, заполнившей зал прощания. Два гроба, установленные
на помостах, походили на клумбы. У Эдика и Гемы был огромный круг общения, и на
похороны явилось человек сто, не меньше. Правда, плачущих людей не наблюдалось.
Все сохраняли скорбное выражение на лицах и приличествующее случаю тихое
молчание. Церемонией руководил Жора Саврасов, он приглашал выступающих, кивал
пианистке, перекладывал венки, шепотом отдавал какие-то указания сотрудникам…
Я заметила в самом углу парня, обвешанного фотоаппаратами,
подошла к нему и сказала:
– Привет.
– Привет, – бодро отозвался юноша, строча в блокноте.
– Извини, ты из какой газеты?
– Веду светскую хронику в «Модном базаре», а что?
– Всех здесь знаешь?
Журналюга хмыкнул.
– А то! Похороны Малевича – светское мероприятие, вот наши и
отметились!
– Можешь мне людей назвать?
– А ты кто?
Я потупила взор:
– Из «Космополитен», в первый раз работаю, до этого
уголовную хронику вела, а теперь на тусовку кинули.
– Ну, бедолага, – посочувствовал парень, – тяжело
с непривычки, лады, слушай!
И он принялся объяснять, сыпя фамилиями и титулами.
