– У меня есть имя.
– Евлампия Андреевна, – сбавила тон Анна
Евгеньевна, – я требую, чтобы вы доработали до конца года.
– Подайте заявление в трех экземплярах, я подумаю над вашим
предложением.
– Дура, идиотка, ну и катись отсюда, аферистка гребаная,
тоже мне, незаменимый специалист, вали, вали! – начала плеваться слюной
Анна Евгеньевна.
Как правило, я предпочитаю не спорить с хамами и, уж во
всяком случае, никогда не говорю гадости людям, которые меня оскорбляют. Дело
не в христианском смирении, просто неохота становиться с ними на одну доску,
злиться следует только на равного. Но тут я не утерпела. Руки сами собой
схватили пластиковую бутылочку с клеем, пальцы с силой сжали емкость. Блестящая
струя рванулась наружу и запуталась в волосах директрисы. Я швырнула пустой
флакон на пол и тихо сказала:
– Еще раз взвизгнешь, опущу тебе на макушку пресс-папье,
поняла, киса?
– Поняла, – испуганно кивнула баба. Как все хамки, она
была жуткой трусихой.
– Вот и ладно, – миролюбиво ответила я, дошла до двери,
повернулась и сказала обалдевшей тетке: – Мою зарплату переведи в фонд мира, а
трудовую книжку… Засунь ее себе куда больше понравится.
Глава 7
Дома не было никого, кроме животных и Юлечки, спавшей на
кровати прямо в джинсах и свитере. Я прошла на кухню, заварила чай и уставилась
в окно. В словах Федоры есть сермяжная правда.
Всю свою жизнь я делаю не то, что хочется. В раннем детстве
все за меня решала мама. Именно она отвела дочь в музыкальную школу и посадила
за арфу. Мне никогда не приходило в голову спорить с ней, поэтому, получив
среднее образование, я отправилась в консерваторию. Мама же выбрала дочурке
супруга и скончалась, оставив чадо, как ей казалось, в надежных руках. Теперь
за меня все решал муж. Долгий путь я прошла, прежде чем научилась
самостоятельно справляться с проблемами, но жить как хочется все равно не
получилось, потому что пришлось зарабатывать деньги. Только работа никогда не
приносила мне морального удовлетворения. От тоски, будучи праздной замужней
дамой, я увлеклась чтением детективных романов и проглотила, наверное, все, что
было выпущено в России. До сих пор для меня нет большего праздника, чем открыть
новую книгу Марининой. Количество переросло в качество. Пару раз, попав в
криминальные ситуации, я выпуталась из них с легкостью и поняла, что больше
всего хочу работать в милиции, как Каменская. Только кто же возьмет туда даму
бальзаковского возраста, без юридического образования, не умеющую ни драться,
ни стрелять, ни быстро бегать, про вождение машины лучше умолчим. Боюсь, у
Шумахера случится инфаркт, если он увидит, как я пытаюсь парковать «копейку». И
вот сейчас судьба подсовывает мне шанс. Я не могу оставить себе деньги просто
так, а вот если они будут считаться гонораром за проделанную работу, тогда с
дорогой душой. Конечно, отчитываться мне не перед кем… Гема умерла, но я просто
обещала ей найти убийцу Эдика. Киллер, зарезав Малевича, одновременно прикончил
и Гему. Да, я не оговорилась, она отравилась сама, но что стало этому причиной?
И потом, Гема мне просто симпатична, она из тех женщин, которых я запросто могу
представить своей подругой, опять же деньги… Впрочем, хватит лукавить. Больше
всего мне по душе сам процесс криминального расследования.
Я решительно ухватила телефон.
– Слышь, Федька, я согласна. А ты дашь мне служебное
удостоверение?
– Если приедешь в течение часа, то да.
Долго не раздумывая, я схватила ключи, заперла дверь и
понеслась в агентство «Шерлок». Знаю, откуда начать расследование, потому что,
провожая меня к двери, Гема обронила фразу: «Я могу подсказать, где искать
убийцу… на кладбище. Некий Саврасов Жора угрожал Эдику…»
До Белогорска добираться было проще некуда. От метро
«Тушинская» туда ходило сразу два маршрутных такси. Одно, под номером 69, везло
до Центрального универмага, у другого на табличке стояло: «Кладбище». Я влезла
внутрь и очутилась среди мрачных теток в темных платках. В полном молчании мы
покатили по шоссе.
Очнувшись у ворот кладбища, я искренне удивилась. Гема была
права, Эдик и впрямь сделал из него нечто необыкновенное. Возле огромных
железных ворот, выкрашенных черной краской, не толпились бабки с цветами и
пьяные нищие. Стояла умиротворенная тишина. Слева от калитки, в стеклянном
павильончике, сильно похожем на киоск «Союзпечать», сидел охранник. Увидав
меня, он оторвался от газеты, но ничего не сказал. Благополучно пройдя фейс-контроль,
я вышла на центральную площадь и ахнула. Посередине стояла скульптура
Микеланджело «Оплакивание Христа». Не подлинник, конечно, копия. Левее высилась
небольшая церквушка, хорошенькая, как пасхальное яичко, справа виднелось
одноэтажное здание из красного кирпича. «Концертный зал» – было написано на
вывеске. Прямо перед моим носом маячили указатели «Администрация», «Гранитная
мастерская», «Медпункт».
Я пошла по дорожке и уперлась в домик, больше смахивающий на
теремок. Но внутри здание скорее напоминало банк – повсюду мрамор, позолота,
бронза и вновь секьюрити, на этот раз женщина, одетая в черную форму и
подпоясанная широким желтым ремешком, на котором висела кобура.
– Вы к кому? – поинтересовалась охранница.
– Насчет работы я…
– Идите по коридору, комната восемь, там находится Эмма
Марковна, она ведает кадрами, – спокойно ответила девушка и щелкнула
турникетом. Я пошла по ковровой дорожке. На подоконниках стояли цветы, правда,
искусственные, но отлично сделанные, от настоящих не отличить. На стенах тут и
там висели картины. Словом, меньше всего это напоминало контору кладбища. На
мой робкий стук в дверь из восьмой комнаты донеслось громкое:
– Входите, входите.
Я вошла в просторную, чистую, обставленную серой офисной
мебелью комнату и не сдержала вскрика:
– Вы?!
На меня спокойно смотрела бывшая преподавательница
консерватории по классу фортепьяно Эмма Марковна Базилевич. Дама мгновенно
отреагировала:
– Фросенька, детка, какими судьбами? Как мама? Зачем ты к
нам? Или, не дай бог…
Эмма Марковна помрачнела. Я поспешила успокоить ее:
– Нет-нет, у меня никто не умер. Вернее, сейчас никто не
умер. Мама давно скончалась…
– Чай, кофе? – засуетилась Базилевич.
Минут через пять, когда она, закончив хозяйственные хлопоты,
успокоилась, я, дергая за ниточку пакетик «Липтона», попыталась вкратце
изложить ей основные события моей жизни.
– Боже, – ахала Эмма Марковна, – роман, прямо
роман. Поменяла имя! Евлампия! Сидела рядом с несчастным Эдиком! Ужасно!
Я терпеливо ждала, пока буря эмоций уляжется. Наконец
Базилевич успокоилась и пробормотала:
