Комиссар попросил с кем-то его соединить, вызвал одного из инспекторов, и дверь в кабинет закрылась.
Наконец спустя добрую четверть часа консьержку попросили зайти, но в кабинете уже не было ни незнакомца, ни инспектора.
— Вы действовали правильно, и я благодарен вам, мадам. Можете со спокойной душой возвращаться домой.
— Вы его арестовали? Он в тюрьме?
— Мы предпримем все необходимое, поверьте.
Не было смысла раскрывать ей, что по просьбе, или, скорее, по требованию незнакомца ему пришлось позвонить начальнику управления полиции и повторить то, что просил передать задержанный:
— Здесь «человек, с которым вы встречались четырнадцатого июля». Он хотел бы с вами увидеться.
Гийом тут же отозвался:
— Пришлите его ко мне.
Он не добавил, что его должен сопровождать инспектор, и эту предосторожность комиссар принял на свой страх и риск.
Двое мужчин сели в открытое такси и через три-четыре минуты уже поднимались по широкой, вечно пыльной лестнице здания на набережной Орфевр.
Начальник взглянул на инспектора с легким удивлением, сразу все понял и сказал:
— Можете идти. Благодарю вас.
— Мне не ждать?
— Нет необходимости.
Потом он закрыл дверь на ключ, сел и с улыбкой спросил своего гостя:
— Как получилось, что вы арестованы?
— Я имел глупость сегодня утром, не столько из любопытства, сколько от нечего делать, прийти взглянуть на некий дом на набережной Турнель, и меня узнала консьержка.
— Так она вас знает?
Этого человека Гийом знавал как О'Брайена, но у него, скорее всего, были и другие имена. Они встречались два года назад, 14 июля, по поводу дела, интересовавшего как французскую контрразведку, так и Интеллидженс Сервис, О'Брайен участвовал в совещании с английской стороны.
— Будьте добры, поясните мне кое-что, а то я не совсем понимаю… Вы были во Франции во время войны?
— Я не только был здесь, но и работал переводчиком у немцев.
У него был не английский тип внешности — он, без сомнения, родился в Ирландии.
— Так вы по поручению немцев занимались месье Буве?
— Точнее, от них я о нем услышал. Позже мне представилась возможность проверить полученные данные.
— Минуточку. А не вы ли две ночи назад проникли в квартиру на набережной Турнель?
— Я. Мог бы, конечно, предупредить вас, но все-таки решил обойтись без этого.
Вот оно что. Люка, значит, не так уж ошибался, предполагая, что эту работенку сделал кто-то из своих.
О'Брайен ведь работал в той же «структуре». То, чем он занимался, не касалось ни службы безопасности, ни собственно полиции, но ему приходилось поддерживать с ними дружеские контакты.
— Вы располагаете временем?
— У меня еще добрых двадцать минут до начала утреннего совещания.
О'Брайен раскурил трубку и присел на подоконник. Гийом посматривал на него со смесью удивления и восхищения: как-никак этот человек ухитрялся целых четыре года водить за нос немцев.
— Эта история началась еще в ту войну, тысяча девятьсот четырнадцатого года. Мне рассказывали о ней в Лондоне лет двенадцать тому назад, у нас она стала уже почти классикой, но настоящую правду я узнал от самих немцев.
Речь идет о человеке, которого мы называли агентом Корсико и о котором не знали почти ничего, кроме того, что он был, наверно, самым высокооплачиваемым шпионом во время Первой мировой. Вам это интересно?
— Это Буве?
— Во всяком случае, тот, кто умер под этим именем. Вспомните атмосферу Первой мировой войны, значение, которое тогда приобрел Мадрид, ведь Испания хранила нейтралитет, и он был последним городом в мире, где свободно и ежедневно встречались официальные представители немцев и дипломаты союзников.
Шпионаж там процветал. Оба лагеря держали тьму-тьмущую агентов, роль которых все возрастала по мере того, как обострялась подводная война и все больше и больше тайных немецких баз по снабжению подводных лодок располагалось на испанских берегах.
Не успевали мы внедрить своих людей, как спустя несколько недель, а то и дней их находили мертвыми на пустырях, если вообще находили.
— Об этом я слышал.
— Увы, я был тогда слишком молод, но старики рассказывали нам все эти страсти.
Представьте себе, однажды вечером маленький человечек весьма непривлекательной наружности, явился в контору коммерческой фирмы, служившей прикрытием для Интеллидженс Сервис.
Отказавшись назвать свое имя, он заявил, что готов регулярно предоставлять нам фотокопии всех документов, попадающих в сейф посольства Германии.
Это казалось столь невероятным, что его едва не выпроводили вон. Но в доказательство он принес с собой копию некой дипломатической ноты, о существовании которой мы знали, но о содержании не имели представления. Он преспокойно назвал свои условия. Тысяча фунтов стерлингов золотом за каждый снимок. И изложил свой план. Кто-нибудь из нас каждый вечер поджидает его в машине, в безлюдном месте, у насыпи, имея с собой названную сумму.
Наши люди пытались его выследить — безуспешно.
Но с тех пор эта система работала, и работала безукоризненно чуть ли не всю войну.
Именно таким способом мы получили самую важную информацию.
А тот, кто предоставлял нам ее, сколотил на этом значительное состояние, пришлось даже созывать заседание кабинета в Лондоне, чтобы наша служба в Мадриде получила дополнительные дотации.
— В Интеллидженс Сервис так и не знали, кто он такой?
— Не только, кто он, но и какой национальности. Война закончилась, он исчез из поля зрения, не оставив никаких следов. Я знал об этой истории, как и все у нас, когда, уже во время последней войны, завязал связи с гестапо. Но это уже другая история, сама по себе не представляющая интереса. — Он произнес это совсем просто, без ложной скромности, затянувшись из трубки. — Потом я снова услышал об агенте Корсико. Забыл сказать вам, что, не зная настоящего имени, мы дали такое прозвище таинственному агенту из Мадрида.
Некоторые из тех, кто служил в гестапо здесь, в Париже, работали в секретных службах кайзера в войну тысяча девятьсот четырнадцатого года.
Некто Кляйн, которого с тех пор, должно быть, уже расстреляли, рассказал мне об агенте Корсико. Немцы располагали его фотопортретами и были бы счастливы его схватить. Не знаю, как им удалось разнюхать, что он, возможно, в Париже. Они, похоже, в конце концов докопались, через кого происходили утечки в прошлую войну, но Корсико вовремя смылся. Это прелюбопытнейшая история. — О'Брайен заново набил трубку, бросил взгляд на Сену. — Этому человеку ничего не стоило сфотографировать документы, потому что он был камердинером посла Германии. А что самое удивительное — он не нарочно устроился на это место, а занимал его еще до войны. Никто ни в чем его не заподозрил. И менее всего — сам посол, ибо в смысле определенных услуг этот человек пользовался его абсолютным доверием. Я имею в виду его личную жизнь. Посол, говоря правду, имел весьма своеобразные вкусы, удовлетворять которые было трудно и опасно. Ему было мало одной женщины, подавай групповой секс. Избавлю вас от подробностей. Камердинер, по всей видимости, и был блистательным организатором таких оргий, разворачивавшихся в маленьком особнячке, снятом специально для этих целей в отдаленном квартале. Вот и все. При таких обстоятельствах ему не составляло труда овладеть ключом от сейфа и спокойненько делать свое дело, в точности представляя, каким временем он располагает.
