– Да чего там надвое, когда Димка у его дома лежал с проломленной
черепушкой!
Хохлов даже не сразу понял, кто такой Димка. Ах да, Димка –
это Кузя. Вот ведь странность какая, никто и никогда не называл Кузю по имени!
Они помолчали.
– Хочешь, кури, – предложил Хохлов.
Максим Кузмин вытащил из кармана мятую пачку, прикурил и
поискал глазами пепельницу. В ней лежал телефон. Хохлов вытащил его, вытер о
джинсы и подвинул пепельницу Максиму.
– Ну, чего? Мне сегодня звонили, сказали, что из морга можно
будет тело послезавтра забрать. Я уже начал, того… место готовить, и все такое.
Тик-так, тик-так – тикали часы.
Не так, не так билось сердце.
Надо готовить место на кладбище для Кузи. Надо забирать из
морга его тело. Нужны гроб, машина, справки, документы, и все. Больше ничего не
нужно. А Кузе и этого всего не нужно.
Хохлов ходил по тесной комнате туда-сюда. Сюда-туда.
– Тебе денег дать? – вдруг спохватился он.
Максим пожал плечами:
– Да.
– Я дам, – пообещал Хохлов и опять стал ходить.
– Найти бы ту сволочь, которая брату череп проломила, своими
руками бы удушил, – сказал Максим. – Вот ей-богу!
– Макс, Кузя в последнее время говорил, что у него появились
деньги. Ты не знаешь, что за деньги, откуда?..
– Нет, – настороженно сказал Кузмин-младший. – Понятия не
имею.
– Но он тебе говорил?
– Нет. Да откуда у него деньги, Мить?!
– Вот и я думаю – откуда?
Хохлов не мог остановиться, все ходил и ходил.
– Вспомни, Макс! Может, он тебе говорил, что с кем-то
подружился, кто ему денег предложил? Может, он говорил, что собирается большое
дело сделать и на нем заработать!
Максим махнул сигаретой, вид у него стал еще более
озлобленный.
– Да ни с кем он не дружил, кроме вас! И вот… додружился!
Пришили его друзья-приятели! И дел никаких он не делал, все сидел штаны
протирал в этом институте вашем! – И он показал рукой вокруг, чтобы Хохлов уж
точно понял, в каком именно институте он сидел.
В дверь заглянул Лавровский, и Хохлов кивнул ему, чтобы
заходил.
– Здорово, Макс, – сказал Лавровский. – Вот как с Кузей-то
вышло.
– Да я и говорю, – злобно подтвердил Максим, – все из-за
вашей карусели, блин! Все он к вам таскался! А третий ваш его и…
– Да еще не известно ничего, – жалобно вякнул Лавровский. –
Может, еще и не он!
– Да кому еще быть, когда прямо у его дома пришили!..
– Заткнись! – приказал Хохлов. – Димон Пилюгин Кузю не
убивал.
– Откуда ты знаешь?
– У меня есть неопровержимые доказательства, – соврал Хохлов
от злости.
Максим посмотрел на него, и Лавровский тоже посмотрел.
– Что, правда? – спросил Лавровский.
– Ну-ну, – неопределенно сказал Максим.
Они еще покурили молча. Лавровский махал рукой, отгонял дым.
– Светка не любит, – объяснил он извиняющимся тоном, когда
Хохлов свирепо посмотрел на него. – Говорит, когда ты домой приходишь, от тебя
дымом несет, как будто ты в коптильне работаешь!
– В общем, господа хорошие, – Максим поднялся и затушил в
пепельнице сигарету, – довели братана до могилы, а теперь в благородных
играетесь! Давай денег, Хохлов, и поеду я. У меня еще дел куча. Это у вас
никаких нету, а мне брата хоронить!
Хохлов молчал. Возразить ему было нечего. Молча он достал из
портфеля пачечку купюр и отдал Максиму. Тот спрятал ее в нагрудный карман и
шагнул было к двери, но остановился и посмотрел на Хохлова.
– Ты ж там был! Ты же знал, что они друг на друга, как псы,
кидаются! Чего ж не остановил, когда они вдвоем пошли?!
– Да откуда я знал! – взъярился Хохлов.
– Пошел ты!.. – устало ответил Максим, вышел и сильно
хлопнул дверью.
Лавровский жалобно смотрел на Хохлова.
– Чего тебе? – спросил тот. – Ты чего приперся? У тебя дел,
что ли, нет? Работа вся остановилась к свиньям собачьим, что я заказчику
скажу?! Ты сидишь с лицом скорбящей Божьей Матери, а этот хрен меня во всем
обвиняет!.. Как будто я знал, что…
Тут вдруг в гудящей и горящей его голове наступило временное
затишье, словно перестал работать отбойный молоток. Словно там, в голове,
невесть откуда взялся участковый уполномоченный Анискин и погрозил ему
кривоватым деревенским пальцем.
Думай последовательно, сказал Анискин. И учитывай,
учитывай!..
– Я же не знал, – повторил Хохлов, ухватившись за просвет в
голове и опасаясь, что он вновь закроется тучами, – я не знал… А он откуда
знает?..
– Что? – спросил Лавровский.
– Ничего, – ответил Хохлов.
В его новой реальности он никому и ничего не мог рассказать.
Ничего и никому.
Нужно было думать изо всех сил, не разрешать тучам вновь
закрыть просвет.
– Мить, мне бы с тобой… поговорить.
– Не сейчас, ладно? Сейчас я не могу, мне… подумать надо.
– Мить, ну мне очень нужно!..
Хохлов отмахнулся.
– Ну Митька!
Хохлов подошел вплотную, нагнулся, взял Лавровского за плечо
и сказал сквозь зубы:
– Так. Я тебя слушаю. Можешь говорить.
Совсем близко он видел карие несчастные глаза, повисший нос,
но ему было некогда разбираться в Лавровском и его эмоциях.
– Что? Ну? Что?
– Ничего, – ответил тот и сбросил с плеча хохловскую руку. –
Я лучше потом, Мить.
– Пошел ты, – как давеча Максим, сказал Хохлов, – только
мешаешь!
– Мить, а можно мне уехать? Ну, мне правда очень нужно!
– Да езжай! – заорал Хохлов. Просвет в голове медленно, но
неуклонно затягивался тучами. – Езжай, мать твою! Все уезжайте! Только оставьте
меня в покое!
Лавровский встал и пошел к двери, и Хохлов следом за ним
выскочил в общую комнату.
Помощница Наташа пила чай. Компьютерщик Боря и его напарник
в наушниках лупили по клавиатурам – то ли стреляли, то ли в шахматы на время
играли. Орлица Вальмира Александровна рассматривала фотографии, помешивая в
большой кружке чай.
