– А она точно позавчера приходила? В тот самый день, когда
бумагу принесли, и Кузмин в полночь явился?
– У мене маразма нету, – объявила баба Вера. – Я хоть и сижу
без сменщика, а за всеми все вижу!
– И вы ему говорили, чтобы он бумагу забрал, а он забирать
не стал и просто ушел наверх, да?
– Так про что я тебе и толкую! До энтого вежливым
прикидывался, с подоконника мене снег сбрасывал, когда завалило, а тут – ни в
какую не пошел за бумагой! И не остановился даже, раз ынтелехент, так можно
ему!
– Баб Вер, а это точно он был?
– Тю-ю! – Бабка даже плюнула с досады. – Ты, видать, не в
себе, гражданочка! Я их тута всех как облупленных знаю! И шапка у его приметная
такая, не шапка, а вроде гнездо воронье, одно ухо выше другого! И штаны на
заднице залоснились, все потому, что за столом кантуется, головой, вишь,
работает! С кем я его перепутаю? С Почкиным, что ли?! Точно он был, больше
некому! И баб Верой меня кликал, и…
И бабка возмущенно махнула рукой:
– Не он! Скажет тоже! Не он!.. Шпиен, что ль, какой вместо
его явимши!
– Баба Вера, – Ольга сделала просительное лицо, – я ему
записку напишу, а то Катя, его бывшая жена, волнуется из-за алиментов, напишу и
в дверь суну! Можно?
– Да отчего ж нет! Я ему тую бумагу, что надысь пришла, тоже
в дверь сунула, потому как я за ней не ответственная, и ему в этом полный отчет
был даден! Так и сказала – не ответственная я, мол, и забирай бумагу свою, и…
Только наверьх сама пойдешь, стара я за вами бумаги носить!
– Конечно, конечно, пойду, – Ольга несколько раз кивнула и
стала продвигаться к лестнице. – Я ему суну в дверь, да и все!
– А номер комнаты знаешь? – Бабка прищурилась. – Хотя
бывшая-то небось все тебе доложила!
– Доложила, бабушка, доложила!
– Ну и ступай.
Ольга опрометью взлетела по темной лестнице.
Значит, Кузя приехал в двенадцать, разговаривал с
комендантшей, называл ее по имени, но стоял все время на лестнице, за бумагой
не спустился, а сразу ушел наверх.
В тот же день пришла загадочная бумага и приезжала
Катька-зараза, которая просилась к нему в комнату, чтобы его дождаться, но
бдительная баба Вера, «за всем ответственная», в Кузину комнату ее,
естественно, не пустила.
…и что все это может значить?!
Ольга постояла на лестнице, прислушиваясь к шорохам и шагам.
Было тихо, должно быть, жильцы разошлись на работу, только внизу орало радио.
Передавали песню про неврастеников, в которой были такие слова: «Вот и ночь
наступает, не могу спать, все пугает».
Ольга немного послушала песню.
Почему-то ей тоже было страшно, как неврастенику из песни.
Слезища скатилась по щеке, капнула на шубу и утонула в белом
мехе.
Ольга сердито вытерла щеку.
Она тряхнула головой, решительным шагом пересекла площадку,
вошла в коридор и двинулась вперед, считая двери.
Вот она, та, которая ей нужна, из нее как раз торчит белый
плотный конверт. Оглянувшись по сторонам, Ольга Пилюгина аккуратно вытащила
конверт из щели и поднесла к глазам. Видно было плохо, буквы сливались, но она
разобрала, что письмо из банка. В левом верхнем левом углу был синий логотип,
состоящий из латинских букв.
Вот так совпадение! А она-то бабе Вере заливала, что сама из
банка! Кругом одни банки!
Ольга сунула конверт в сумочку, еще раз оглянулась по
сторонам, нажала на ручку и толкнула дверь.
Дверь открылась. Это было так неожиданно, что Ольга чуть не
упала, и пришлось сделать шаг вперед, чтобы удержаться на ногах.
Она оказалась в Кузиной комнате, знакомой и совершенно
чужой.
Комната была разгромлена и разграблена, как если бы в ней
похозяйничала целая шайка мародеров. На полу громоздились кучи вещей, книг и
бумаг, шкаф был открыт, и дверца сорвана с петель. Стол зиял пустыми гнездами,
словно выбитыми зубами, а ящики письменного стола, белея оголенными фанерными
днищами, валялись на полу и на диване.
– Боже мой, – пробормотала Ольга. – Боже мой!..
Она даже не могла войти и закрыть за собой дверь. Для того
чтобы закрыть, нужно было сделать еще один шаг, хотя бы маленький шажочек, а
для этого пришлось бы наступить на Кузины вещи и бумаги. Голое, без штор, окно,
выходящее на соседний дом, царило над хаосом, словно серый, скованный морозом
город тоже был здесь, прямо в комнате.
– Батюшки-светы! – раздалось за ее спиной. – Чегой-то ты
тута натворила?!
Ольга отшатнулась, спиной налетела на бдительную вахтершу,
которую все-таки принесло «наверьх» проверять, что там делает гражданочка в
шубе!
– Стой, стой! Разбойница! Куды! Стой, тебе говорят! Милиция!
Милиция! Убиваю-у-у-ут! Грабю-у-у-ут! Пожа-а-а-ар! Люди добрые, держите ее!
Держите!
Но Ольга уже скатилась с лестницы, пинком распахнула
фанерную дверь, выскочила на улицу, на ходу вытаскивая ключи, бросилась в свою
машину, несколько раз не попав, все-таки вставила ключ в зажигание, запустила
двигатель и стала выбираться из сугроба.
Колеса вращались, и снег летел в разные стороны. В зеркало
заднего вида она все время взглядывала на общежитскую дверь.
Если бабка ее остановит и вызовет милицию, ее тут же посадят
вместе с Димоном, и дети останутся одни. Дети не могут остаться одни!..
Ольга вырулила из сугроба, когда на низком крылечке
показалась баба Вера, а за ней какой-то небритый мужик в тельняшке. Баба Вера
кричала и тыкала пальцем в ее машину, пар валил у нее изо рта, и в шуме двигателя
было не разобрать, что она кричит, и, оскальзываясь на ступеньках, мужик
побежал к машине, а Ольга нажала на газ, и…
…и, сверяясь с записной книжкой, Хохлов стал набирать номер.
– Вальмира Алексанна! – крикнул он, когда набрал последнюю
цифру. – Закройте ко мне дверь, и пусть никто пока сюда не заходит!
У Хохлова не было секретарши, а помощницу Наташу все время
посылали «по делу», когда остальным работникам было лень ехать или идти, и
безотказная Наташа ходила и ездила, а дверь некому закрыть!
Дверь неслышно закрылась, словно сама по себе. Хохлов сидел
в кресле и считал гудки. Черт побери, может, телефон давно поменялся! На что он
надеется?..
– Але!
Хохлов, совсем было настроившийся на то, что никто не
ответит, как-то даже растерялся и сказал невнятно:
– Здравствуйте.
– Привет, – поздоровалась трубка. – Митяй, ты, что ли?
