И Арина слушала, и ей было смешно и жалко носорогов, и
солнце постепенно уходило за тучи, и вода становилась все темнее и темнее, и
было ясно, что сейчас пойдет снег, и ей было уютно в теплой куртке, и самый
лучший человек на свете держал ее за руку, и они шли вдоль моря, и это было так
хорошо, просто замечательно!..
Ну да, конечно. Она ничего не может сделать, она должна
вернуться, потому что самый лучший человек на свете станет искать ее и не
найдет, а так не бывает!.. Если уж суждено встретиться, значит, они встретятся,
значит, она не может просто так взять и уйти, оставив собственное тело
бесхозным и никому не нужным!
И она вернулась окончательно, а вернувшись, почувствовала ту
же боль, и тот же страх, и то же отчаяние, и ужас, и…
…и Хохлов залпом проглотил виски и подцепил шпротину из
банки. Очень старался не капнуть маслом, но все-таки капнул, и на белом столе
осталось желтое пятно. Хохлов стыдливо подвинул стакан так, чтобы пятна не было
видно.
Ольга ходила из угла в угол уютной и веселой кухни. У
Пилюгиных была уютная и веселая кухня.
– Выпей, – сказал ей Хохлов.
Она машинально подошла и так же, как он, залпом проглотила
виски. И снова стала ходить.
– Как в сугробе могла оказаться пепельница? Мить, ну как?!
Димон не мог взять эту чертову русалку и пойти с ней провожать Кузю! И потом
стукнуть его по голове так, чтобы тот умер!
– Не мог, – согласился Хохлов. – Только давай сначала. Что у
нас есть?
Белый лист бумаги, совершенно чистый, опять лежал перед ним,
и Хохлов боялся этого листа, боялся, что на нем придется что-то писать, и это
неведомое «что-то» приведет к тому, что Димон убил Кузю!..
– Первое. Кузя не давал Димону работать. Он зам по науке, и
все коммерческие договоры проходят через него. Он должен их визировать.
Правильно я понял?
Ольга печально посмотрела на него и кивнула.
– Хорошо. Кузя кого угодно мог довести до инфаркта своим
бухтением и идиотскими приставаниями. Это два. Или это не два?
Ольга пожала плечами, и Хохлов все-таки записал пунктом два
скверный Кузин характер.
– Вчера они даже здесь намеревались набить друг другу морду,
– продолжал Хохлов, – и уже было начали, но я их остановил. Это три. Ты,
кстати, ментам об этом не говорила?
– Митя, я же не сумасшедшая!
– Выходит, три пункта.
Ольга остановилась прямо напротив него и вдруг крикнула:
– Да! Это три! И все против Димона! Все!
– Естественно, – согласился Хохлов и посмотрел на список из
трех пунктов. – Оль, но это и все! Больше-то ничего нет! О том, что они
пытались подраться еще здесь, менты не знают.
– А пепельница?!
– Точно. Я забыл. – И Хохлов дописал пепельницу пунктом четвертым.
– И еще соседка видела, как они подрались у подъезда и Кузя
упал!
– Да, – согласился Хохлов и дописал еще один пункт.
Все пункты обвинения, собранные вместе, выглядели
внушительно.
Ольга перестала ходить и села напротив, зажав ладони между
коленями. Плечи у нее сгорбились, и лицо было серым, и Хохлов вдруг подумал,
что она совсем не так молода, как ему всегда казалось. Тридцать семь? Тридцать
восемь?..
Оказывается, у нее есть морщины, и под глазами черно, и губы
сложены как-то по-старушечьи.
– Так, – он заговорил громко и быстро, чтобы отделаться от
мысли, что Ольга уже почти старуха. – Суть не в том, что у нас есть против
него. Суть в том, что мы должны найти что-то за него. Димон не мог убить Кузю,
и значит, мы должны поставить на этом точку. Не мог, и все тут.
– И что из этого следует?
– Что его убил кто-то другой.
– Митя, это и так понятно, – почти простонала Ольга. –
Подумаешь, логический вывод!..
– Ну, какой есть, – сказал Хохлов. – Значит, так. Хулиганов
и гопников мы исключаем.
– Почему?
– У вас двор охраняется. Камеры где стоят?
– Вдоль забора.
– А у подъездов?
– Нет у подъездов камер. Правление решило, что это слишком
дорого, еще и у подъездов ставить камеры!
– Хорошо. Но если бы кто-нибудь лез через забор, охранник бы
это увидел, так или не так?!
Ольга немного подумала.
– Ну… логично. А свои?
– Сколько у вас в подъезде квартир?
– Шестнадцать.
– Ты знаешь всех соседей?
– Ну, конечно!
– У вас есть алкоголики, бандиты, уголовники и тунеядцы?
– Мить, ну что ты несешь? Откуда?
– Значит, нет, правильно я понимаю? То есть здесь живут
более или менее добропорядочные граждане, которые за свои кровные купили в этом
доме квартиры, и у них нет проблем, где найти полтинник, чтобы залить глаза
водярой! Больше полтинника у Кузи отродясь не водилось! Кому из добропорядочных
граждан могло понадобиться темной ночью в собственном дворе прикончить Кузю?!
Он здесь даже не жил! Речи ни перед кем, кроме Димона, не произносил,
следовательно, за политические взгляды, занудство и маразм ваши соседи не могли
его прикончить! Да или нет?
– Ну… да. Скорее всего.
– Вот именно. Слишком невероятно, чтобы у него был какой-то
враг, который по совместительству еще и местный житель. Значит, хулиганство
исключается, и соседи… почти исключаются. Кто остается?
– Никого не остается, – мрачно сказала Ольга. – Остается
Димон, которому Кузя мешал жить и который дал ему в ухо!
– А помнишь, Димон ему на третьем курсе на картошке тоже в
ухо дал? – вдруг спросил Хохлов. – Кузя чего-то разгулялся, мы тогда в деревню
на дискотеку ходили, и стал к тебе приставать!
– Кузя? – не поверила Ольга. – Ко мне?
– Ну, не в прямом смысле, а в том, что, мол, все бабы глупее
мужиков, и ни одна корова – он так тогда называл девчонок – ни фига не смыслит
в матанализе! А ты отличница была! Неужели не помнишь?
– Нет, – светлея лицом, сказала Ольга, и Хохлов вдруг с
облегчением понял, что она еще молодая, совсем молодая, просто у нее беда, и
именно эту беду вместо ее лица он видел и ужасался. – Ты представляешь, совсем
не помню.
– А Димон ему сразу в дыню!
Они помолчали, вспоминая.
– У Кузи и тогда денег не было, – Ольга улыбнулась. – Он у
меня три рубля занял, когда на Восьмое марта Катьке-заразе гвоздики покупал. Да
так с тех пор и не отдал.
