Ну, вот так случилось.
Пресловутый инстинкт охотника, который якобы подталкивает
всех мужчин гнаться за любой юбкой, догонять и присваивать, в его случае
распространялся только на Ольгу. Только ее он всегда хотел догнать и присвоить.
Мысль о том, что когда-нибудь она ему надоест и он начнет с тем же рвением
гоняться за другими, представлялась ему дикой.
И привыкания никакого не наступало. Иногда он почитывал
женские журналы, которые Ольга бросала на пол возле кровати, и из этих журналов
ему было известно, что секс, а тем более супружеский, особенно многолетний,
требует разнообразия и тонкости подхода. Советов, которые давались для того,
чтобы разнообразить секс и сделать его более тонким, он вообще не понимал. Нет,
наверное, отлично, если жена встречает тебя с работы в пеньюаре, искусно сотканном
из лепестков роз, на столе горят свечи, что автоматически означает не просто
ужин, а романтический ужин, и в ванне плавает – нет, не оживший карп из
гастронома, а цветок лаванды! Наверное, отлично, если жена, предварительно
освоив на специальных курсах процедуру тайского – или китайского! – массажа,
станет растирать подогретым маслом усталые мускулы любимого, а потом подаст ему
чай, предварительно освоив чайную церемонию на специальных курсах для гейш.
Также, наверное, хорошо заниматься любовью в ласковом прибое теплого моря,
контролируя попадание песка в некоторые труднодоступные места, и в уютном
горном шале, когда за окнами гуляет метель, а в камине трещат дрова. На море и
в шале следует ехать «сюрпризом», чтобы супруга до последнего не догадывалась о
том, какое романтическое путешествие задумал любимый, – все для усиления
тонкости и разнообразия чувств!
Пилюгин читал, все ему нравилось – и массаж, и свечи, и
лаванда, и шале, – только, на его взгляд, это не имело никакого отношения к
жизни!.. Какой пеньюар из роз, если Степка, как только отец открывает дверь,
начинает канючить, что не может справиться с химией, а Растрепка сует ему
исчирканные цветными карандашами листки и объясняет, что «это Степа, это
бабушка, а вот это, синее с красным, ты, папочка!». Где взять силы и время на
эротический массаж, если они добираются до постели в первом часу ночи, а встают
в семь пятнадцать утра?! И как понять, вожделеет ли сегодня вечером супруга
получить именно эротический массаж или, напротив, бутерброд с колбасой, кружку
горячего чая с сахаром, детектив, и чтобы к ней не приставал никто?!
Была еще одна загвоздка.
Дмитрий Пилюгин не осознавал до конца, в чем тут дело, но
ему одинаково нравилось в постели, засыпанной розовыми лепестками, в постели,
застеленной обычной простыней, и на лесной опушке, где когда-то собирали
землянику, – именно там в джинсы ему поналезли муравьи, и они с Ольгой потом
долго их вытряхивали и так до конца и не вытряхнули. Муравьи кусались до самого
дома, Пилюгин подпрыгивал за рулем, и машина продвигалась вперед скачками. В
пеньюаре было отлично, и без пеньюара отлично, и в джинсах с протертыми
коленями, и в старом свитере с закатанными рукавами, и в сенном сарае у дальних
знакомых, где внизу хрупала лошадь, а в щели светило огромное, горячее солнце и
щекотало между лопаток!.. И на родительской дачке тоже было отлично, на втором
этаже, среди бела дня, пока все отвлеклись и никто не мог их застукать!
Вот и сейчас все тоже отлично – в последние пятнадцать минут
перед работой, кое-как выбравшись из делового костюма, и вовсе не потому, что
она лежала перед ним в розовых лепестках, а потому что, когда он пришел
поцеловать ее перед уходом, открыла сонные, недовольные глаза.
– Я тебя люблю, – сказал он ей в самый последний момент, он
всегда говорил ей эти слова, и это была чистая правда!
У них была еще минута, чтобы просто полежать, обнявшись, но
в коридоре затопали ноги, хлопнула дверь ванной, потом зажурчало, полилось,
Пилюгин вскочил с кровати, и натянул штаны, и сунул голову в петлю неразвязанного
галстука, а Ольга проворно поползла под одеяло и заняла исходное положение –
голова на подушке, и накрыта до ушей.
– Ма-ам! – позвали приглушенным басом. Бас шел из дверной
щели. – Мам! А мам!
– Что ты кричишь?! Растрепку разбудишь! Заходи!
Пилюгин рывком натянул пиджак, сделал антраша ногами,
правильно размещая брюки вдоль себя, и когда вошел Степка, всклокоченный и в
пижаме, Димон как раз неторопливо наклонялся, чтобы поцеловать дорогую супругу
перед уходом на работу.
– О! Пап, и ты здесь?
– Я уже ухожу.
– А в школу точно не идем?
– Точно, – ответила мать.
– Это разгильдяйство, – сказал отец.
– Мам, давай, пока Растрепка не встал, валяться и смотреть
телевизор?
– А ты зачем встал?
– Ну, я пошел, – объявил отец. – Счастливо оставаться.
– Пока, – сказал Степка. – Не забудь, у меня в пятницу
выступление, и ты должен отпроситься с работы.
– Я не забуду.
– Я тебя провожу.
Ольга виртуозно умела проделывать всякие штуки, вот и сейчас
как-то моментально и незаметно натянула под одеялом халат и поднялась.
Степка нашарил на полу возле кровати телевизионный пульт,
подбил под спину все родительские подушки, старательно укрыл ноги клетчатым
пледом, который всегда лежал сбоку, – устроился с комфортом.
– Меня машина разбудила, – вдруг сказал он. – Вот почему я
встал! Там, внизу, милицейская машина гудела.
– Почему милицейская? – рассеянно спросила мать. Отец уже
вышел из комнаты.
– А потому, что я сверху посмотрел. У нашего подъезда
милицейская машина стояла и еще «Скорая помощь».
Мать взглянула на него и ушла вслед за отцом. Сейчас она его
проводит, вернется, и они будут валяться до тех самых пор, пока не проснется
младший брат, а потом станут неспешно завтракать все вместе – омлет с
грудинкой, творог с изюмом, сыр толстыми кусками, свежая булка с «Докторской»
колбасой. Булки точно есть, он вчера вечером проверил, пополнила ли мать
запасы. А потом придет Мила, домработница, с которой у Степки были хорошие,
дружеские, партнерские отношения, а мама уедет на работу. У нее какая-то
замороченная работа, он никак не мог понять, что это за работа такая!.. У
матери в Москве была мастерская, где сидели тетеньки и шили… шторы. Вот уж
работа так работа, с ума можно от такой сойти! Даже компьютеров ни у кого нет!
Мать эти самые шторы придумывала, а тетеньки шили. Хотя чего их придумывать-то?
Вон окно, на нем висят две тряпки, одна так, а другая эдак, и у этой другой еще
бантик какой-то. Ну и что тут думать? Это что, самолет, что ли, или новая
компьютерная игра?! Но матери нравились эти самые шторы – Степка покосился на
окно, фыркнул и тряхнул головой, – и отец сказал… Как же он сказал-то? Как-то
очень умно! А, вот, вспомнил! Он сказал так: «Интересы другого человека нужно
уважать!» Это, если кто не понял, он про то говорил, что раз матери нравится
такое дикое занятие, то пусть она им и занимается, а смеяться над этим нельзя!
