Габи задел неприкрытый цинизм, прозвучавший в его голосе. Она открыла было рот, чтобы высказать ему наконец все, что о нем думала, но, поймав в зеркале заднего вида любопытствующий взгляд шофера, только стиснула зубы и, резким жестом расправив юбку кремового льняного костюма, непроницаемо уставилась вперед. В конечном счете, сказала она себе, не следует удивляться. Этот великолепный дом стал лишь последним ударом за бесконечно длинный день, в продолжение которого одно потрясение сменялось другим до тех пор, пока все в ее голове не перемешалось…
И вот теперь они наконец остановились на посыпанной гравием дорожке, а шофер поспешно выскочил из машины, чтобы открыть дверь сначала перед ее спутником, а потом и перед ней.
Глубоко вздохнув, Габи выбралась из машины и, почувствовав, что ее ноги немного дрожат, крепче вцепилась в свою сумочку. Пока вносили их чемоданы, Луис Эстрадо молча стоял и смотрел на Габи. Они отправились в путешествие в самую жару, а сейчас солнце уже садилось, поражая своим тропическим блеском, отчего белый фасад дома позади них и их собственные лица приобрели золотисто-розовый оттенок.
Когда Габи взглянула на своего спутника, он криво усмехнулся, выставив напоказ ослепительно белые зубы.
– Полагаю, мне следует поздравить вас с прибытием на гасиенду «Маргарита», сеньорита Холм. Хотя, возможно, мне следовало бы оставить эту привилегию вашему деду.
Он сделал жест в направлении двухъярусной каменной лестницы, и Габи начала медленно подниматься по ней. Она была совершенно уверена, что наступило время борьбы, значительнее которой у нее еще не было в жизни. Она очутилась на террасе, опоясывающей дом. В дальнем ее конце рядом с инвалидной коляской в плетеном кресле с высокой спинкой сидел пожилой седовласый человек.
Габи смутилась, ее ладони внезапно сделались влажными.
– Это?.. – хрипло начала она.
– Ваш дед.
Рука Луиса Эстрадо легла ей на талию, словно подталкивая вперед, но Габи отбросила эту руку. Она помедлила немного, затем выпрямила свою изящную спину, высоко подняла голову и вышла вперед.
Когда они приблизились, пожилой человек попытался встать. Юноша, маячивший в отдалении, бросился на помощь, но старик нетерпеливым жестом отослал его прочь и после некоторых усилий поднялся на ноги.
Габи остановилась, не доходя до него пару шагов. Луис Эстрадо стоял прямо за ее плечом. Габи не видела его, лишь ощущала присутствие, так как смотрела прямо в лицо Рамону Гуэрро. Морщинистое лицо с печатью былой силы и надменности казалось ей удивительно знакомым, как будто она всегда знала этого человека.
Глубоко вздохнув, Габи протянула руку, и старик, даже не улыбнувшись пожал ее, глядя при этом прямо в лицо Габи, словно стараясь что-то прочесть в нем и насквозь пронизывая при этом взглядом своих серых глаз. Затем он произнес несколько слов по-испански.
– Извините…
Она оглянулась, пытаясь найти поддержку у Луиса Эстрадо, и тот мягко пояснил:
– Боюсь, что Габриэла не говорит по-испански.
Старик поморщился, но затем на безукоризненном английском произнес:
– Малышка Габриэла, добро пожаловать на гасиенду «Маргарита».
Габи улыбнулась в ответ робкой улыбкой.
– Спасибо, дедушка.
Она хотела бы ненавидеть его, хотела бы швырнуть ему в лицо те горькие упреки, которые так долго копила в себе, но чувства вышли из-под ее контроля. И не в силах подавить их, Габи порывисто обняла старика. При этом она ощутила, как дрожат его слабые плечи и как, пробормотав что-то по-испански, он тоже прижал ее к себе.
Из самой глубины ее души вдруг поднялись проступившие на глазах слезы, и, чтобы скрыть их, Габи прикрыла веки. Когда она вновь их открыла, Луис Эстрадо смотрел на нее в упор, и на его губах играла легкая улыбка. Эта холодная и циничная улыбка подействовала на Габи, как струя ледяной воды, и она инстинктивно отпрянула назад. Старик слегка покачнулся, и юноша снова подскочил, чтобы поддержать его, но снова был отстранен властным жестом.
– Базилио – мой слуга, – обратился к Габи старик. – Он кудахчет, как старая курица… Считает, что я должен был встретить тебя, сидя в этом. – Он презрительно ткнул большим пальцем в направлении инвалидного кресла. – А я продолжаю говорить им всем, что не болен. Просто я уже не так молод, как раньше, и немного не такой, каким привык быть.
– Но, может быть, теперь я помогу вам сесть в него… – начала было Габи, но старик надменно вскинул голову.
– Конечно же, нет! Подойди ко мне, детка. Ты войдешь в гасиенду «Маргарита» со мной под руку.
– Грасиас, Хуанита.
Когда молодая, одетая в опрятную униформу горничная развесила в гардеробе из темного полированного дерева все ее вещи, Габи улыбнулась. Девушка присела в легком реверансе и вышла, беззвучно закрыв за собой дверь.
Габи взглянула на часы. До обеда оставался еще час. Еще надо было выбрать, что надеть к обеду. Хотя по этому поводу ничего не было сказано, но ей показалось, что обед в «Маргарите», даже если на нем будут присутствовать только она и ее дед, должен представлять собой сложную церемонию. Следовало принять душ и прилечь, а то уже порой казалось, что ее голова и ноги принадлежат двум разным людям.
Одежда Габи заняла лишь малую часть необъятного гардероба.
… Еще только этим утром, – а может быть, это было уже столетие назад, да, наверное, уже прошло целое столетие, – Луис Эстрадо стоял в дверях ее спальни, нетерпеливо наблюдая, как она копается в ящиках, извлекая множество прошлогодних летних вещей, и набивает ими чемодан.
– Я думаю, там очень жарко? – натянуто спросила Габи, прерывая затянувшееся молчание.
– Вам так покажется, но это неважно, если потребуется, можно будет пригласить портных.
– Благодарю, но я предпочитаю собственные вещи, – в голосе Габи звенел лед. – И во всяком случае я не собираюсь оставаться там надолго, чтобы обременять кого-либо своими просьбами…
И вот она в нерешительности стоит между простым, облегающим бедра коротким сарафаном из нефритово-зеленой тонкой шерсти с открытой шеей, и более закрытым нарядным платьем, прямым, с короткими рукавами цвета бирюзы и индиго.
Платье явно выигрывало, и она положила его на кровать вместе с парой белых босоножек на высоких каблуках, а затем сбросила с себя кремовый костюм, лифчик, туфли, колготки и трусики.
Когда Габи открыла дверь в ванную, из ее груди вырвался глубокий вздох. Комната была облицована мрамором нежно-кремового оттенка с розовыми и белыми прожилками. Даже пол был выложен кремовыми мраморными плитками, которые показались ее босым ногам восхитительно холодными. Рядом с ванной стояла хрустальная ваза, наполненная брусочками розового мыла. Габи взяла один из них и понюхала. Восхитительное английское мыло, пахнущее розовой геранью. Неужели специально для нее?
Габи долго стояла под душем, смывая пот и пыль. Затем она насухо вытерлась одним из огромных, мягких, словно облако, полотенец и села за туалетный столик, чтобы вытереть насухо волосы. Отсутствующим взглядом она посмотрела на свое отражение в зеркале. Светло-золотистый загар не скрывал бледности кожи, а под большими карими, подведенными черным карандашом глазами легли тени. Лицо же, не столько строгое, сколько изящное, выглядело усталым.
