Боком к подъезду, очень близко стояла какая-то большая
машина, Люсинда не разглядела какая, да она и не понимала толком в машинах.
Ашот всегда въезжал почти в подъезд – истинный хозяин жизни!
– Давай-давай, иди, иди! – Он крепко держал ее, локоть не
выпускал, а Люсинда делала попытки освободиться, пока еще слабые, не слишком
настойчивые, потому что понимала – как только она начнет вырываться всерьез, а
он всерьез будет ее не пускать, настанет ей конец. Нужно как-то ловко
выкрутиться, выйти из положения, быстро придумать что-нибудь, ну, например, что
живот у нее болит или что-то в этом роде, но, как назло, ничего не
придумывалось, то ли от страха, то ли потому, что она уже сто раз придумывала!
Машина мигнула, щелкнули замки в дверях. Ашот, придерживая
Люсинду и косым глазом контролируя каждое движение, подтаскивал ее к двери, а
она не шла.
– Да ладно, ну чего ты, чего!… – бормотал он с сильным
акцентом. – Девушка ласковая должна быть, а ты не ласковая, я тебе колечко
подарю, только вчера купил, с камушком, специально для тебя купил!…
– Да не надо мне ничего, – яростно пробормотала Люсинда и
дернула руку. Затрещала ткань. От неожиданности или потому, что она была сильной,
он выпустил рукав, и Люсинда отпрыгнула обратно к подъезду.
– Вот и езжай себе, – выпалила она скороговоркой, – а я
своей дорогой пойду. Понял?
Лицо у хозяина жизни потемнело, налилось кирпичным цветом, и
в свете фонаря это было страшно.
– Ты что? – спросил он и сделал шаг к ней. – Ты что со мной
играешь? Со мной нельзя играть! Я с тобой по-честному, а ты со мной как?
Проститутка русская! А ну давай в машину, быстро!
– Не пойду, – твердо сказала Люсинда и отступила еще на шаг.
Спасительный подъезд был близко, только куда бежать?! Домой?! Она отпирать
будет три часа, а на звонок тетя Верочка ни за что не откроет! Звонить соседям?
Ничейная баба Фима глуховата, да и толку от нее никакого, Люба, впавшая к Ашоту
в немилость, тоже вряд ли ей поможет, а на плановика надежды никакой. Он был
круглый, гладкий, носил очки и всех поучал – разве такой спасет!…
– Куда пошла-то? Куда? Куда бежишь? Завтра же ко мне обратно
прибежишь, на колени встанешь, чтобы на работу взял! – Ашот говорил и медленно
наступал на нее. – Давай полюбовно, говорю же, колечко подарю!
– Да отстань ты от меня, – бормотала Люсинда, – у тебя жена,
дети, лысина вон! Чего ты ко мне прицепился?!
– А ты не знаешь, чего? Недотрога, что ли? Так я тебе сейчас
покажу, чего!
– Отстань от меня.
– Ну, приди завтра на работу, попробуй только! Садись в
машину, быстро, сучка крашеная! Прошмандовка базарная!
От того, что он ее обзывал, у Люсинды загорелись щеки. Хоть
она и работала на рынке, а оскорбления всегда были для нее… тяжелы. Никак она
не могла привыкнуть.
– Не сахарная, не растаешь! Тебя кто на работу взял? Тебе
кто деньги платит? Ты должна отрабатывать!
– Я свои деньги с лихвой отрабатываю! Ты на мне каждую
неделю такой навар делаешь!
– Я тебя, суку, сколько лет держу, а расплачиваться когда
будешь? За мою доброту? Да стоит мне позвонить только, и тебя менты из Москвы
выбросят, б…ь! – И добавил пару совсем уж невозможных слов, а потом кинулся на
Люсинду, схватил и поволок.
Она молча сопротивлялась.
От него пахло луком и еще какой-то дрянью, он сопел прямо ей
в лицо, выкручивал руки – больно! – и ногой подпихивал ее ноги, так что у нее
подламывались колени. Она была высокой и сильной, и у него не получалось ее
тащить, и тогда, коротко и страшно размахнувшись, он ударил ее по лицу, по
скуле и, должно быть, по глазу, потому что глаз взорвался и потек по лицу, а на
том месте, где он был, осталась дырка, и в ней было горячо и невозможно как
больно!
От отчаяния и боли Люсинда рванулась и вырвалась, и вбежала
в подъезд, но он уже настигал ее, был уже почти рядом, и тогда она увидела
веник. Веник стоял в уголке, за дверью. Она схватила веник, повернулась и,
почти ослепшая от боли и вытекшего глаза, стала лупить веником по ненавистной
смуглой физиономии, по рукам, по всему, куда доставала.
– Су-ука!…
Ашот закрылся рукой, и она побежала вверх по лестнице,
придерживая свой глаз, который, оказывается, не вытек, а словно болтался на
веревочке, и его приходилось придерживать, чтобы не упал, потому что изнутри
его будто выталкивал раскаленный прут.
– Стой, стой, убью, б…ь!
Она неслась вверх, ничего не видя, выскочив на площадку
второго этажа, заколотила в Липину дверь.
– Стой, сука!
Дверь подалась, Люсинда ввалилась в квартиру, с той стороны
налегла и быстро заперла на замок и еще щеколду задвинула.
Снаружи в дверь словно ломился людоед – все стена
сотрясалась и ходила ходуном.
– Открывай, все равно достану! Открывай, б…ь! – И мат, мат,
мат, какого Люсинда даже на своем рынке не слыхала.
Она тяжело дышала, в груди у нее жгло, стальной прут
протыкал мозг и, кажется, вылезал из затылка, а с той стороны ломился Ашот.
– Липа! – закричала Люсинда. Пот тек, заливал глаза, которые
сильно щипало, но это означало только одно – они целы, целы!… – Липа, помоги!!
– Открывай, зараза!… – И новый удар, сотрясший стены.
Никто не шел ей на помощь, и, придерживая дверь спиной, она
нагнулась, отчего стальной прут вылез совсем, и стала тащить обувную полку,
чтобы забаррикадировать дверь. Вряд ли обувная полочка могла ей помочь, но
Люсинда тащила изо всех сил, ожидая нового удара!
На площадке вдруг стало тихо, и чей-то голос сказал очень
корректно:
– Добрый вечер.
Люсинда приникла ухом к двери, послушала, а потом заставила
себя посмотреть в «глазок».
Ашота не было видно, а по лестнице шел плановик Красин, и
вместе с ним шло Люсиндино спасение! Вот он остановился на площадке, сделал
удивленное лицо и спросил громко:
– Вам Олимпиаду Владимировну нужно?
Ашот что– то пробормотал в ответ, Люсинда не расслышала.
Красин стоял и не уходил. Он не уходил и чего-то ждал!
Ашот – искривленный в «глазке», как в кривом зеркале –
прошел перед ней, глянул на дверь. Она отпрянула, хотя он точно не мог ее
видеть, и с силой ударил ногой в косяк.
– Ну встретимся завтра! – тихо и зловеще пробормотал он,
приблизив ненавистное носатое лицо к самой двери. – Ну, придешь ты завтра на
работу, цепка, б…ь!
И пропал с площадки. Владлен Филиппович постоял еще немного,
недоуменно пожал плечами, подошел и позвонил.
