– Понятно.
Добровольский закрыл шкаф и еще раз огляделся.
В квартире не было ничего, что говорило бы о жизни хозяев.
Даже пустых бутылок не было, как будто покойник, перед тем как стать оным,
аккуратно собрал их и вынес.
И это было очень подозрительно. Если человек не
засекреченный шпион и не занимается серьезной конспирацией, значит, в его жилье
должно быть что-то, свидетельствующее о пристрастиях, наклонностях и хоть
каких-нибудь жизненных интересах.
Добровольский знал это точно.
Олимпиада смотрела на него и ждала. Чего?… По-видимому,
чудес. По-видимому, того, что сейчас он достанет портсигар, эффектно закурит,
выдохнет дым, посмотрит в потолок и скажет, что слесаря дядю Гошу убил…
бродяга. Так всегда бывает в третьесортных детективах, когда автор не знает,
кто убил и зачем. Тогда на горизонте появляется бомж, на которого списывают все
грехи!
Добровольский не стал закуривать и ни слова не сказал про
бродягу. Он думал, куда бы ему еще заглянуть, и заглянул в стенной шкаф. Там
тоже не обнаружилось ничего особенного.
– У нас в доме когда-то самогон гнали, – неизвестно зачем
сообщила Олимпиада Владимировна. – Бабушка дядю Гошу подозревала и мечтала
найти аппарат. Мы пришли сюда, я на диване сидела, и она тоже все по сторонам
посматривала, даже на кухню ходила под каким-то предлогом. И ничего не нашла.
– Нет? – переспросил Добровольский задумчиво. – Любопытно.
Что– то странное было в этом самом стенном шкафу, что-то не
правильное, только он никак не мог сообразить, что именно. Он закрыл дверцы и
внимательно осмотрел его снаружи. Ничего особенного, шкаф как шкаф, встроен в
стену по старинке -в стене углубление, и в нем шкаф.
Ничего подозрительного. Ничего.
Он присел и посмотрел снизу вверх, а потом опять открыл
дверцы. Еще посмотрел и тихонько хмыкнул.
– Что там такое?
– Ты видела когда-нибудь, чтобы в шкафу были следы от
ботинок? А самих ботинок не было? Только валенки да и те не в шкафу, а на полу
в прихожей?
– Как?!
– Посмотри сама.
Невесть откуда он извлек узкий и длинный фонарик, который
загорелся очень ярким и острым, как лезвие ножа, светом. Свет упал на пол,
рассек его пополам. Днище шкафа было исчерчено какими-то следами, как будто по
нему и впрямь ходили в ботинках.
– Зачем ходить… в шкафу?!
– Липа, сколько квартир на третьем этаже? – Добровольский
просто так спросил, он и сам отлично знал, но ему нужно было, чтобы она
подтвердила. В горле и еще чуть-чуть пониже сильно похолодело, как всегда
бывало, когда на него сваливались правильные догадки, и от этого холода он
говорил хрипло.
– Две, – тут же отозвалась она. – Эта и Женина. Он пишет
романы, я тебе говорила.
Добровольский протиснулся в шкаф и теперь там шумно пыхтел.
– Липа, ты когда-нибудь видела шкафы, в которых нет полок?
– Чего… нет?
– Полок. Только крючки на стенах, а полок никаких нет.
Спрашивается, зачем шкаф, в который ничего нельзя положить?
В эту секунду вдруг что-то произошло.
Добровольский вместе с фонариком упал носом вперед.
Олимпиада взвизгнула, что-то заскрежетало, и задняя стена шкафа исчезла, словно
ее и не было. Вместо нее образовался узкий темный проход.
Потайной лаз?!
– Але? – глупо проблеяла Олимпиада, которая внезапно
позабыла, как зовут Добровольского. – Але! Ты… здесь?
Было так страшно, что хотелось кричать, но она изо всех сил
старалась держаться.
– Я упал, – издалека сказал Добровольский сердитым голосом.
– Здесь ступенька. Подожди, я свет зажгу.
Как будто приглашал ее к себе на кухню!
Опять какая-то возня, шевеление внутри густой черноты, куда
не проникал ни один луч, и тусклый свет лампочки не проникал тоже – стекался к
проходу, а дальше не шел!
– Я боюсь, – прошептала Олимпиада. – Я очень боюсь.
– Не бойся.
Тут вдруг сухо щелкнуло, и потайной ход озарился ярким,
привычным, ободряющим светом. И оказалось, что за бронированной дверью шкафа
нет никакого потайного хода, зато есть комната, довольно большая. С одной
стороны на металлическую махину были прикреплены доски и наклеены выцветшие
обои, а с другой она была монументальной и прочной, как броня.
– Пролезай сюда, – велел Добровольский. – Не бойся.
Олимпиада Владимировна шагнула и чуть не упала. Он поддержал
ее под локоть.
– Я же тебе говорил, ступенька!
Олимпиада оглядывалась в изумлении.
Потайная комната была большая, квадратная и без окон.
Потолка тоже не было, комната упиралась прямо в крышу, были видны балки.
Когда Олимпиада была маленькой, она очень хотела найти клад
и была совершенно уверена, что найдет его, стоит только поискать получше – мало
ли тайников спрятано за старыми стенами. Клад она не нашла и тайников никаких
тогда не обнаружила, а оказывается – вот он, тайник, да еще какой! Чердак у них
в доме и впрямь был какой-то однобокий, маленький, слева много места, а справа
почти нет, глухая стена. Оказывается, вот оно, продолжение чердака, то, что
было за стенкой, потому и потолки здесь такие высокие! Вряд ли нынче кто-нибудь
сможет ответить на вопрос, зачем строители, возводившие в начале двадцатого
века их дом, оставили глухой высоченный «карман» без дверей и окон, как пить
дать не было в те времена всесильной БТИ, проводившей «замеры» и бравшей на
учет каждый метр! Может, здесь жил банкир, собиравшийся поставить «несгораемые
шкафы» с ассигнациями и банковскими билетами? Или фотограф из ателье на
Покровке, проявлявший в полной темноте свои пластины? Непонятно, непонятно, но
вот же она, потайная комната, попасть в которую можно только из шкафа, как в
кино!…
Добровольский посмотрел на нее.
– Вот здесь он и жил, а там у него просто так… декорации.
Олимпиада все оглядывалась. Под потолком горела мощная лампа
без абажура, заливала все помещение яростным электрическим огнем. Здесь был
огромный плоский телевизор, несколько открытых полок с наваленным инструментом,
проводами и еще чем-то непонятным, два стола, побольше и поменьше, тоже
заваленные и заставленные аппаратурой. Еще какие-то коробки, ящики и даже сейф,
похожий на танк, в зеленой броне.
– Что это такое?! – спросила Олимпиада у Добровольского,
словно это он тут жил. – Что это за комната?!
Добровольский не ответил. Он ходил вдоль стен, что-то
рассматривал, брал в руки и опять отставлял, и снова рассматривал. Он даже
потыкал пальцем в какую-то емкость, потом понюхал его и попробовал на вкус!…
