— Нет, не заменить, — возразила она, — конечно, нет. Я
предполагала, что именно вы сможете стать таким другом.
Он замер. Слова прозвучали достаточно откровенно. Как и в
прошлый раз, он не знал, что ответить. Но гостья по-другому поняла его
молчание. Очевидно, сделанное признание далось ей слишком тяжело.
— Наверно, я напрасно пришла к вам, — торопливо сказала она,
вставая. — Извините меня. Я наговорила вам кучу разных глупостей…
— Сядьте, — коротко сказал Дронго, — и не нужно так
нервничать. Мы еще не закончили наш разговор.
Это было сказано таким требовательным тоном, что гостья
замерла.
Глава 3
Дронго молчал. Он чувствовал себя не совсем уверенно. С
одной стороны, нужно было попытаться объяснить ей ситуацию, с другой стороны,
это нужно было сделать настолько деликатно, чтобы ее не обидеть. Он не находил
нужных слов.
— Вы считаете меня экзальтированной дурой? — вспыхнула она.
— Нет, — мягко ответил он, — не нужно так реагировать. Вы
совершаете ошибку, которую обычно совершают все люди. Вы думаете в этот момент
только о себе, даже не представляя, в какой сложной ситуации находится ваш
собеседник.
Она удивленно взглянула на него. У нее были красивые глаза.
И дело было даже не в миндалевидной форме — они у нее были не просто карие, а
какого-то мягкого, бархатного оттенка. Сначала она нахмурилась, затем
улыбнулась.
— Помните у Моэма? — спросил Дронго. — Джулия должна была
думать не только о себе, но и о друге, который уже ничего не мог сделать?
— Надеюсь, вы чувствуете себя гораздо лучше того друга? —
Она улыбнулась, показывая ровные белые зубы.
— Не знаю, — улыбнулся Дронго. Ему понравилось, что она
почувствовала обстановку и настолько успокоилась, что смогла взглянуть на
ситуацию с комической стороны.
— Знаете, что я еще вспомнил: говорят, что Ремарк очень
нравился женщинам. Но сам он не всегда и не во всех случаях чувствовал себя
достаточно уверенно. И когда он познакомился с Марлен Дитрих, которая ему очень
понравилась, он интуитивно понял, как заинтересовать эту богиню. Тогда он
полушутя-полусерьезно признался в своей импотенции.
— Что она ему ответила? — спросила гостья, нервно теребя
ручку сумочки.
— Она сказала, что всегда мечтала именно о таком мужчине!
Дронго понравилось, как она смеется. И то, что она наконец
убрала руки со своей сумочки и поправила прическу.
— Вы умеете сбить напряжение, — признала она. — Вы умело
пользуетесь своими приемами. Я как психиатр это вынуждена признать.
— Я думал, вы заметите, что и у меня масса комплексов, —
пробормотал Дронго. — У меня есть свои устоявшиеся принципы, которым я никогда
не изменяю. Или почти никогда, — поправился он.
— И один из этих принципов — не встречаться с замужними
женщинами? Вы могли бы мне этого не говорить. Не нужно столь демонстративно
показывать разницу между нами!
— Боюсь, что вы меня не поняли. — Он чуть нахмурился. — Есть
некие принципы, которые я просто пытаюсь соблюдать.
— И вы считаете правильным демонстрировать столь
непоколебимую моральную стойкость? — Ирония в этом вопросе прозвучала слишком
явно.
— Нет, — признался он, — нет, не считаю. Весь опыт моей
жизни свидетельствует против. Человек должен быть счастлив, но при этом
стараться не нарушать некие моральные заповеди. Если для счастья нужно
перешагнуть через запрет «не убий» или «не укради», то подобное достижение цели
лично у меня вызывает отвращение.
— У вас такое отношение ко всем библейским запретам? —
поинтересовалась она. Насмешка снова блеснула в ее глазах.
— Нет, не ко всем. Иногда мне кажется, что грех
прелюбодеяния — единственный грех, который может быть прощен. Иначе зачем Бог
сотворил нас разными и вложил в наши души подобное вожделение? Ведь глупо разрешить
встречаться мужчинам и женщинам и при этом накладывать на подобные встречи
моральный запрет. Скорее это был запрет для древних иудейских племен, который
потом плавно перешел к христианам и мусульманам. Кровосмешение и инцесты могли
вызывать чудовищные наследственные болезни. Вожделение жены ближнего могло
привести к междоусобицам внутри племени. В общем, все моральные нормы
приводились в соответствие с прагматическими целями выживания племен. И даже
разрешение многоженства соответствовало данным целям, хотя нарушало прежние
моральные нормы.
— У меня такое ощущение, что вам нравится подобный
схоластический спор, — поддела собеседника Эсмира. — Мне все больше кажется,
что наш разговор похож на некое подобие игры, в которой каждый пытается
набирать дополнительные очки. Вы, наверно, меня неправильно поняли: я пришла к
вам за помощью! Я прошу, чтобы вы попытались вычислить возможного негодяя и
постарались объяснить мне, как можно жить дальше, не имея конкретной цели. Мне
кажется, такая проблема рано или поздно возникает у каждого человека после
тридцати. Или мне только кажется, что вы можете помочь?
— Я постараюсь найти вашего телефонного хулигана. Что же
касается советов… — вздохнул Дронго, — у меня тоже кризис среднего возраста. По
большому счету я тоже не знаю, как мне жить и что мне делать дальше. Но
стараюсь этого никому не показывать.
Она понимающе улыбнулась.
— Мне почему-то хочется вам поверить. Неужели вы тоже
подвержены приступам меланхолии?
— Еще как, — пробормотал он, — только мне некуда обратиться,
разве что к психиатрам…
Она оценила его пассаж и закусила нижнюю губу.
— Знаете, о чем я думаю все последние минуты? — неожиданно
спросил Дронго. И, не дожидаясь ответа, признался: — Мне очень жаль, что мы
встретились с вами в Баку. Я бы предпочел, чтобы эта встреча состоялась
где-нибудь в Ницце или в Марбелье.
— У вас странная мораль, господин Дронго, — сказала она,
глядя ему в глаза, — вы считаете, что можно разделять поведение и собственные
принципы. Что существует внутренняя и зарубежная мораль. Вам не кажется, что вы
непоследовательны?
— Нет. В Марбелье или в Ницце я необязательно должен знать
семью женщины, которая мне может понравиться…
— Может? — спросила она, поднимая брови.
— Нравится, — поправился он, чувствуя, как дергается правая
щека.
— В таком случае мы в одинаковом положении, — негромко
сказала она, снова берясь за сумочку.
Он молчал. И без того было сказано слишком много. Она
поднялась. Он сразу вскочил, словно опасаясь, что она выбежит из кабинета не
попрощавшись.
— Когда вы можете к нам приехать? — спросила Эсмира.
