Мадлен рассмеялась, и напряжение, царившее в гостиной, несколько разрядилось.
– Да, ты прав, нам нужно немного расслабиться. Энджел задернул шторы на окнах в гостиной и обернулся, загадочно улыбаясь.
– Наконец-то ты принадлежишь мне одному!
От предвкушения удовольствия у Мадлен по спине прошел приятный холодок.
– А ты мне.
– Вот и превосходно. Поговорим.
Она выглядела до смешного разочарованной и не могла скрыть этого.
– Ты хочешь только поговорить?!
Энджел взял ее за руку и заставил сесть на диван рядом с собой.
– Ты как-то сказала тут, что я уже не безответственный подросток.
Мадлен попыталась сейчас же превратить все в шутку и сказала:
– Да забудь ты об этом... Я ничего такого не имела в виду.
– В таком случае, что ты имела в виду?
Он совсем не смеялся, наоборот, от него исходило сильное нервное напряжение.
Мадлен понимала теперь, что Энджел ловил всякое ее слово, относясь к нему совершенно серьезно, хотя Мадлен подчас говорила просто так, ничего особенного не желая этим сказать. Мадлен знала только, что она постоянно боится – боится любить Энджела, боится его потерять снова, боится всего на свете.
– Я лишь хотела сказать тогда, что очень хорошо знаю тебя, Энджел. И понимаю, что ты за человек. – Она взглянула ему в глаза, попыталась улыбнуться. – Я давно уже не глупая, наивная шестнадцатилетняя девчонка. И тебе не удастся так просто разбить мое сердце, как ты это сделал когда-то. И мы... мы в этот раз не должны связывать себя никакими обещаниями. С меня этого хватит.
Он с явным сожалением посмотрел на нее.
– Но мне этого будет мало, Мэд. Она нахмурилась.
– Что ты имеешь в виду?
Энджел оглядел комнату, словно пытаясь отыскать в ней что-то. Казалось, прошли многие часы, прежде чем Энджел снова взял ее руку и прижал к своей груди. Она чувствовала, как под одеждой сильно бьется его сердце.
– Я хочу, Мэд, чтобы у нас с тобой было все. Я хочу остаться с тобой здесь навсегда. Хочу нянчить наших детей и внуков, играть с ними вот в этой комнате. Хочу каждый день до конца жизни засыпать и просыпаться рядом с тобой. Хотя я не знаю, сколько времени мне еще отпущено.
Эти слова ранили Мадлен. На глазах у нее выступили слезы.
– Этого никто не знает про себя, Энджел.
– Я столько всего пропустил из жизни Лины. – Он отвернулся, чтобы Мадлен не видела его лица. – Хотелось бы вернуть ушедшие годы. Я так легко их выбросил из жизни... Больше никогда такого не сделаю. Я люблю тебя, Мадлен Хиллиард. Знаю, я и раньше такое говорил. Но ты должна поверить мне еще раз.
В его словах, в его взгляде было все то, чего так хотелось Мадлен. Любовь, желание семьи, стремление к самопожертвованию – все. Господи, она так хотела его. Хотела в своей жизни, хотела в своей постели – так долго, как суждено судьбой.
Мадлен попыталась ответить, но слова застревали у нее в горле. Энджел обнял ее и принялся страстно целовать. У Мадлен закружилась голова, и она, закрыв глаза, прижалась к нему. Сейчас она любила Энджела так сильно, что у нее даже заныло в груди. Энджел чуть отстранился. Дыхание его было прерывистым и громким.
– Скажи, Мэд... Скажи это вслух, пока я не разнес к чертям весь этот дом.
Она откинулась назад, слабо смеясь. Всегда с ним одно и то же. Он сразу готов все испортить, а уж если чего-нибудь требует – то с настойчивостью настоящего эгоиста, словно весь мир что-то ему должен. Но все равно, она хотела быть рядом именно с этим человеком.
– Я люблю тебя, Энджел Демарко. Но если ты попытаешься, как и в прошлый раз, улизнуть, то я...
Он прижался губами к ее губам, успев лишь прошептать:
– Никогда.
Они целовались так долго, что им в конце концов стало нечем дышать. Затем Энджел резко – что, впрочем, ничуть ее не удивило – вскочил и за руку вытащил Мадлен на середину гостиной.
– Постой здесь.
Она было возразила, однако Энджел и слушать не стал. Он торопливо обошел всю комнату, везде выключая свет. Остался гореть лишь камин.
– Закрой глаза.
Она против желания рассмеялась.
– Едва ли имеет смысл, – сказала она. – В комнате и так темнота.
– Ох уж эти врачи, – сказал он. – Говорят закрой, значит, закрой.
Она с усмешкой посетовала:
– Мне кажется, у тебя не слишком велик опыт обращения с женщинами, которые сами сделали карьеру.
Он прищелкнул языком.
– Да уж. Большинство девушек, с которыми я общался, обладали уровнем интеллекта полевой мыши. А теперь, прошу, закрой глаза.
– Но зато у них были красивые ноги, – пробормотала себе под нос Мадлен.
Она стояла с закрытыми глазами, сложив на груди руки, пытаясь угадать, что же именно он замыслил.
Она слышала, как входная дверь открылась и закрылась. Энджел вышел из дома. Мадлен хотела подсмотреть, но затем решила не делать этого.
Она услышала, как хлопнула дверца его автомобиля. А несколько секунд спустя снова открылась входная дверь. Он что-то втащил с собой в комнату. Что-то похожее на стул: оно поскрипывало. Потом Мадлен показалось, что Энджел сел на стул.
– Не смотри, не смотри еще... – бормотал он. Она почувствовала, что Энджел подходит к ней.
Он подошел вплотную, так близко, что она ощутила аромат его лосьона, почувствовала у себя на лбу его горячее дыхание. Энджел принялся расстегивать пуговицы на ее блузке.
Лишь усилием воли она заставляла себя не открывать глаза. Он не произносил ни единого слова. И, расстегивая блузку, старался быть максимально осторожным. Закончив свою работу, Энджел мягко провел ладонями по ее обнаженным плечам.
Мадлен почувствовала кожей прикосновение прохладного воздуха. По плечам и спине пробежали мурашки.
Энджел встал перед ней на колени. Он снял ее кожаный пояс и медленно, очень медленно расстегнул молнию. Мадлен чувствовала, как пальцы Энджела касаются ее живота.
Ее брюки упали на пол. Энджел некоторое время поглаживал ее бедра, затем провел ладонями по ее талии и поднял руки к ее груди: от его нежных прикосновений на Мадлен нахлынули волны желания. В следующую секунду руки Энджела оказались у Мадлен за спиной и расстегнули бюстгальтер, который также бесшумно упал на пол.
Она попыталась представить, как выглядит сейчас в его глазах: стоящая посреди гостиной, освещенная одним только пламенем камина, обнаженная, если не считать белых трусиков. Картина получалась весьма эротичная. Мадлен очень возбуждала эта попытка представить себя глазами мужчины.
