– И никакой прессы. Я намерен уехать тайно.
– Но ведь ты никогда ничего не делал тайно, – напомнил Вэл.
– Все когда-нибудь приходится делать впервые.
Свет на кухне не горел, но в полной темноте Лайем различал два синих язычка пламени. Аппетитный аромат риса с цыпленком под чесночным соусом витал по дому. Стол был уже накрыт к ужину. В его центре на белой скатерти стояла ваза с листьями папоротника и сосновыми ветками.
В гостиной повсюду горели свечи, а канделябр на пианино разбрасывал вокруг сияющие золотистые пучки теплого света.
Он услышал легкие шаги Розы, спускающейся по лестнице.
– Добрый вечер, Роза.
Она сошла с последней ступеньки и только тогда ответила:
– Добрый вечер, доктор Лайем.
– Почему везде горят свечи?
– Надеюсь, они тебе не мешают? Я знаю, что это не мой дом…
– Mi casa es su casa. Мой дом – твой дом, – ответил он. – Я просто хотел узнать, почему… это так неожиданно…
Роза прошла мимо него в гостиную и села за пианино. На матовой поверхности крышки в отблеске свечей мелькнуло ее отражение.
– Это все для Майк? – спросил он, подходя к инструменту.
Она покачала головой – конец ее седой косы метнулся из стороны в сторону, она медленно повернулась к нему:
– Это ради тебя я зажгла свечи, доктор Лайем. Ради тебя и твоих детей. Я говорила сегодня с Кэрол. Она сказала, что тебе звонил Джулиан Троу. По городу уже поползли слухи.
– И они скоро подтвердятся, – рассеянно отозвался Лайем. – Джулиан будет здесь завтра.
Роза недоверчиво поджала губы, но ничего не сказала.
– Думаешь, мне не следовало ему звонить?
– Какая разница, что думает какая-то старуха?
– Иди сюда. – Он усадил ее на диван. Роза сложила руки на коленях и уставилась в пол. Он сел рядом и нагнулся вперед, надеясь, что Роза удостоит его взглядом. —
Я тоже боюсь его. Никогда в жизни так не боялся. Но я люблю ее и не могу позволить ей уйти, не сделав все возможное для ее спасения.
– Ты не знаешь, что такое пагубная любовь, – тяжело вздохнула Роза. – Моя бедная Микита выросла, наблюдая такую любовь, и… как бы это выразиться?., заразилась моей грустью.
– Джулиан Троу женился на ней. Наверное, он любил ее.
– Любовь бывает разной. Настоящая любовь, которую ты питаешь к Микаэле, не допустит, чтобы женщина убежала из дома с младенцем на руках; она не может существовать втайне годами. Она никогда не оставит тебя в одиночестве холодной долгой зимней ночью.
Лайем отвернулся. Отблески множества свечей дрожали на стенах, тысячи крошечных золотистых капелек покрывали черные провалы оконных стекол.
– Когда я попросил Микаэлу стать моей женой, она сказала, что уже была замужем, – вымолвил он тихо, не глядя на Розу. – И что никогда не сможет никого полюбить так же сильно, как своего первого мужа.
– Я помню, как она рассказала мне о тебе. «Он доктор, мама, – сказала она. – И очень любит меня». Я ответила, что если она умная, то не оставит твое чувство без ответа. Но она считала, что разбитое сердце уже не способно на сильную любовь. Я навсегда запомнила ее слова, потому что они проникли мне в самую душу. – Она погладила его по щеке шершавой от многолетней черной работы ладонью. – Мы часто говорили с ней о тебе. А когда родился Брет… Я не помню свою девочку более счастливой, чем в то время. Мне кажется, что тогда она перестала думать о том, что навсегда ушло. Она любит тебя, доктор Лайем. Поверь материнскому сердцу, оно не ошибается.
– Правда?
Роза не нашла в себе сил посмотреть зятю в глаза. Из ее груди вырвался вздох, похожий на тот, с каким воздух выходит из лопнувшей велосипедной шины.
– Ты слышал часть истории Микаэлы, но, возможно, у тебя создалось неправильное впечатление о ней. Она была совсем девочкой, когда встретила Джулиана, – немногим старше, чем сейчас Джейси. Но они очень разные. У Микаэлы была слабая и бедная мать, а ее отец никогда не упоминал ее имени на людях. Она жила в бедном районе города, в доме, в который стыдно было пригласить гостей. И вдруг однажды она увидела бога, сошедшего на землю. Она с первого взгляда влюбилась в него со всей страстностью, на которую способны молоденькие девушки. Они поженились, но он оказался вовсе не богом, а легкомысленным и эгоистичным юношей, которому в жизни не было нужно ничего, кроме развлечений. Ему хотелось получать все без труда, но с любовью так не бывает, правда? Поэтому он разбил то сердце, в которое когда-то вдохнул любовь. – Она взяла Лайема за руку. – Когда он приедет, не говори Джейси, кто он такой. Это очень важно. Мы не можем допустить, чтобы он причинил боль нашей дорогой девочке.
Лайем понимал, что Роза выбирает легкий путь. С другой стороны, будет правильно, если Джейси узнает правду от самой Микаэлы.
– Хорошо, Роза. Мы ей не скажем.
И все же внутренний голос подсказывал ему, что выход найден неверный.
Лайем поднимался по лестнице. Не следует говорить с Джейси сейчас. Он в растерянности, а значит, шансов найти нужные и правильные слова для такого разговора у него меньше, чем покорить Эверест. Но ему хотелось посидеть с ней, подержать ее за руку, заглянуть в глаза. Он стыдился признаться себе в том, что ужасно боится навсегда потерять любовь своей дочери.
Перед дверью ее комнаты он остановился и тихонько постучал.
– Войдите.
Джейси, по своему обыкновению, говорила по телефону. Она поспешила попрощаться и повесила трубку.
– Привет, папа. Папа.
– Привет, малышка.
– Как мама?
– Все так же. – Он присел на кровать и взял ее за руку. – А как у тебя дела?
– Нормально. – На ее бледном лице промелькнула улыбка.
Лайем не знал, что еще сказать. Он мог думать только о том, что станет со всеми ними, когда Джулиан Троу войдет в их жизнь. Джейси, как и Лайем до Недавнего времени, знала только то, что мама рано вышла замуж за человека, который был слишком молод, чтобы содержать семью. Поэтому их брак продержался недолго. Майк сама придумала это краткое изложение своей истории, исключив из нее малейшее упоминание о Джулиане Троу.
Для Лайема теперь стало очевидным то, что его Жизнь – не важно, сколько осталось – будет делиться на две части: до болезни Майк и после.
Трагедия в том, что время теперь как будто разрезано острой бритвой, которая отделила прошлое от настоящего, то, что могло бы быть, от реальности. И рана эта болезненна, словно сделана хирургическим скальпелем. Даже если Микаэла поправится, их совместная жизнь уже не будет такой, как прежде. Лайем боялся, что ложь Микаэлы навсегда останется в его мире, в нем самом, как злокачественная опухоль, расположенная так близко от сердца, что от нее нарушается сердечный ритм. И даже если удалить ее, шрамы залечить не удастся. Скорее всего мельчайшие частицы опухоли проникнут в кровь и растворятся в ней, отчего кровь почернеет. И тогда при случайном порезе она хлынет из раны и выльется вся до последней капли за мгновение, достаточное лишь для одного сокращения сердечной мышцы.
