– Ты думала, что я не могу этого понять. Но на самом деле я единственная тебя понимала. – Роза печально улыбнулась. – Ты обещала, что не сделаешь ошибки, помнишь? Но я по твоим глазам видела, дорогая, что ты уже ее сделала.
Глава 10
Неожиданно резкая боль пронзала его при каждой фразе Розы. Лайем замер в кресле, вслушиваясь в слова, старясь вникнуть в смысл пауз и недоговоренностей.
Судя по всему, любовь Микаэлы к Джулиану была какой-то особенной. Впрочем, для Лайема это не явилось сюрпризом. Разве что-нибудь в судьбе этого человека могло вписываться в рамки обычного?
И снова бриллианты и агаты.
Лайем задавал себе вопрос: почему он позволял жене скрывать от него такие серьезные вещи? И дело не только в личности Джулиана – она втайне хранила свидетельства своей прошлой любви. У нее были воспоминания, которыми она не захотела с ним поделиться. А он довольствовался лишь малостью. Разве имело значение то, что он любил ее, вернул способность радоваться жизни? Почему он никогда не задумывался о том, что в сердце Микаэлы был собственный тайный источник радости?
Возможно, в глубине души он боялся разговора на эту тему, страшился ее искреннего ответа. Поэтому предпочитал существовать в спасительной пустоте вакуума, мириться с тяжелым грузом незаданных вопросов и невыслушанных ответов.
Но что делать теперь, когда ему все стало известно? Разве может он по-прежнему верить в ее любовь – после того как увидел, что она все эти годы прятала от него? Теперь он стал сомневаться в том, что ощущение близости ее тела вызовет в нем ответный жар.
Вдруг Роза обернулась, и Лайем, вздрогнув, понял, что она давно перестала говорить с дочерью. В палате повисла мертвая тишина, если не считать монотонного жужжания медицинской аппаратуры.
– Она больше не моргала, доктор Лайем.
Он поднялся и быстро преодолел несколько метров, отделяющие его от кровати. На этот раз, взглянув на жену, он увидел перед собой чужую, незнакомую женщину. Он взял ее за руку и медленно прижал к своей груди.
– Она никогда не рассказывала мне об этом, Роза. Почему я позволял ей держать в тайне от меня такую важную вещь?
Роза стояла совсем близко, ее седовласая голова почти касалась его плеча.
– Ты никогда не знал нужды, – ответила она просто. – Ты закончил Гарвард, стал доктором. Тебе непонятна жизнь, которую ведут люди нашего круга. У Микаэлы были грандиозные мечты и никаких шансов осуществить их. Даже ее родной отец не хотел помочь ей. Много лет назад я пришла в Санвиль на сбор яблок. Мой отец умер от лихорадки, когда мне едва исполнилось одиннадцать. У нас не было денег на лекарства и на то, чтобы оплатить визит доктора. Мне до сих пор мерещится по ночам убогий палаточный лагерь сезонных рабочих, насквозь пропитанный запахом гниющих фруктов. Мы жили в бараке без водопровода, вдесятером в комнате не больше этой палаты. Помню старый продавленный матрас и нестерпимую духоту. Эту духоту невозможно забыть.
Я встретила мужчину, который помог мне вырваться из барака. Это был чужой мужчина – готова покаяться в своем грехе, – но тогда мне было все равно. Я любила его. Матерь Божья, я доходила в своей любви до самозабвения, как бывает довольно часто, если женщина любит чужого мужа! – Роза склонилась над кроватью Микаэлы. – Боюсь, я сама внушила дочери мысль, что женщина всю жизнь готова ждать любимого мужчину… Мне очень жаль, – помолчав, добавила она смущенно, убирая со лба прядь волос. – Не думаю, что тебе хотелось узнать так много. Боюсь, теперь ты будешь дурно думать обо мне…
– Ах, Роза, думаешь, я не понимаю, как тяжело любить того, кто принадлежит другому?
– Она вышла за тебя замуж.
– Да, мы прожили вместе много лет, и нам удалось создать семью. Со временем я забыл о том… о чем мне надлежало помнить. Но в глубине души я всегда знал, что в сердце Микаэлы есть уголок, куда мне ход заказан. А ведь я так сильно любил ее, и Джейси, и Брета. Она казалась вполне счастливой. Может быть, отчасти так и было. Нечто вроде – «я потеряла все, а это то, что у меня осталось».
– Это не так, можешь мне поверить. Она была совершенно счастлива с тобой.
– А я, оказывается, совсем не знал ее, – задумчиво вымолвил Лайем, вглядываясь в лицо жены.
Роза промолчала.
– Майк. – На этот раз он произнес ее имя без обычной нежности, как окликают малознакомого человека. – Хватит. Возвращайся скорее. Нам очень о многом надо поговорить.
– Ничего, – скрестив руки на груди, констатировала Роза. – Может быть, нам показалось, что она моргнула. Мы поспешили выдать желаемое за действительное.
– Поверь, мне бы хотелось, чтобы она открыла глаза, услышав мое имя, но это невозможно. – С этими словами Лайем наклонился к жене и стал шептать над самым ее ухом: – Джулиан Троу. Джулиан Троу. Джулиан Троу.
– Снова ничего.
– Продолжай говорить с ней, Роза. Ты остановилась как раз на том месте, когда она влюбилась в него.
– Конец этой истории связан для нее с болезненными воспоминаниями, – нахмурилась теща. – Может быть, от этого ее состояние только ухудшится.
– Боль – сильный стимулятор. Возможно, гораздо более сильный, чем любовь. Мы не должны отступать. Поговори с ней.
Роза глубоко вздохнула. Внутренний голос подсказывал, что она не должна говорить об этом в присутствии доктора Лайема. Но мысль о том, что ее слова могут помочь дочери вернуться в реальный мир, убедила Розу продолжать…
– Ты очень любила его, Микита. Так влюбляться могут только невинные девушки. А потом… – Она запнулась. – Он выбил у тебя почву из-под ног. Это было бы не так тяжело, если бы ты не собралась в этот момент взлететь. Он забрал твое сердце и невинность… а затем оставил тебя. – Роза провела кончиками пальцев по осунувшемуся лицу дочери. – Я помню, как ты ждала его день за днем, ночь за ночью. Ты часами стояла возле закопченной витрины кафе и всматривалась вдаль – не едет ли машина.
Роза запомнила те дни в мельчайших деталях, как ни жестоки они оказались. Всякий раз, когда она вглядывалась в глаза дочери, она видела отражение своего собственного прошлого. Роза знала, что произойдет потом: постепенно, еще не научившись сопротивляться, ее дочь начнет чахнуть. Она уже стала при ходьбе опускать голову и сутулить плечи, а когда кто-нибудь подходил к ней слишком близко, предпочитала поскорее вильнуть в сторону. Она понимала, что этот процесс будет продолжаться и в конце концов приведет к полной потере уверенности в себе, в результате чего от Микаэлы останется лишь безмолвная тень. Она слишком хорошо представляла себе это, но не знала, как предотвратить неизбежное.
Роза пробовала поговорить с дочерью: «Боль уйдет, если ты позволишь ей тебя оставить», но все ее усилия были напрасны.
Микаэла тогда лишь молча обернулась к ней и медленно обвела взглядом ее тщательно причесанные и забранные в пучок волосы, усталое лицо с густой сеткой морщин, грязный передник. «Неужели, мама?»
