Да, доктор Фишер абсолютно не был похож на хирурга. В первую очередь, в заблуждение вводили руки: у него были широкие массивные ладони и короткие толстые пальцы. Трудно было представить такие руки держащими тонкий хирургический инструмент. Но почему-то несоответствие внешности доктора Фишера и его профессии вселило в Глеба доверие к хирургу. Глеб, тревожившийся, сможет ли Ирина родить ребенка, почувствовал уверенность в благополучном исходе операции.
Владелец клиники предложил богатому клиенту, если тот желает, присутствовать в смотровом зале и следить за ходом операции. Глеб поблагодарил, но отказался:
– Нет, нет, господин Хинкель, лучше я подожду на улице.
– Что ж, пожалуйста, можете погулять в нашем маленьком саду.
Клаус Хинкель явно поскромничал, назвав сад маленьким. И Глеб, гуляя по чисто выметенным тропинкам ухоженного сада, скоро смог убедиться, что под сад отведено около шести гектаров земли. Он, как и вся территория клиники, был обнесен решетчатым забором, Глеб прогуливался, вдыхал влажный воздух, пропитанный запахами травы и близкого Женевского озера. Глебу было хорошо здесь, среди тишины и свежести, природа навевала умиротворение, тревоги улетучились.
Часа через полтора в сад вышла миловидная девушка в накинутом на плечи пальто, из-под которого выглядывал край голубого халата, и вежливо попросила Глеба подняться в кабинет доктора Хинкеля. Сиверов очень спокойно поинтересовался у девушки, закончилась ли операция и известен ли ее исход.
Девушка улыбнулась.
– Господин Каминский, доктор Густав Фишеродин из лучших хирургов в нашей клинике и, может быть, даже во всей Швейцарии. Так что я бы на вашем месте за благополучный исход операции не волновалась. К тому же, если бы произошло что-то неординарное, хирург сам бы вышел к вам, так у нас принято.
– Ну что ж, спасибо.
Доктор Хинкель, увидев Глеба, входившего в его просторный светлый кабинет с цветами на подоконниках, поднялся из-за стола и, подойдя к Сиверову, неторопливо и обстоятельно стал объяснять, что да как, но потом спохватился и, прикоснувшись к руке Глеба, сказал:
– Извините, господин Каминский, по-моему, я увлекся и посвящаю вас в такие подробности, которые, Скорее всего, интересны и понятны профессионалам.
– Да, мне хотелось бы узнать суть.
– Если быть кратким, то, как мне сказал доктор Фишер, операция прошла очень успешно. Он сделал все, что мог, и дальнейшая беременность и роды, надо надеяться, будут благополучными.
– Спасибо, – Глеб пожал сухощавую ладонь доктора Хинкеля и подумал: «Вот у него типичная рука хирурга».
– Может быть, господин Каминский, вы желаете переговорить и с доктором Фишером? Тогда он вас ждет. Через час у него еще одна операция, а пока он свободен.
– Нет-нет, что вы, доктор Хинкель, я хотел бы увидеть супругу.
– Она выйдет из наркоза примерно через час, – доктор взглянул на свои золотые часы, затем несколько мгновений размышлял и, подойдя к рабочему столу, нажал на кнопку селекторной связи:
– Фройляйн Лауденбах, пожалуйста… – Тут же появилась девушка, которая выходила за Глебом в сад. – Фройляйн Лауденбах, проводите господина Каминского в послеоперационную палату.
Глеб на прощание со всей теплотой поблагодарил Клауса Хинкеля и направился за худощавой высокой блондинкой. Она провела Глеба в небольшую палату с огромным, во всю стену, окном, наполовину закрытым белой шторой. Ирина лежала на высокой кровати, ее лицо было безмятежно, густые ресницы едва заметно, но часто подрагивали.
Глеб взял стул и сел рядом с кроватью. Ему хотелось взять Ирину за руку и перебирать ее тонкие длинные пальцы. Но он не позволил себе этого сделать – на запястьях Ирины были закреплены тонкие пластиковые браслеты, от которых тянулись разноцветные провода. У изголовья кровати стояли приборы, их экраны, пересекаемые изогнутыми линиями, излучали зеленоватый свет. Глеб смотрел, как вздрагивает, вибрирует линия, бежит по экрану от одного края к другому…
Глеб впервые не слышал, а видел, как бьется сердце Ирины.
– Доктор Хинкель сказал мне, – обратился Глеб к фройляйн Лауденбах, – что она придет в себя через час.
Девушка кивнула, тряхнув белой челкой, торчащей из-под голубого берета.
– Да.
– Тогда я хотел бы съездить за цветами.
– Конечно, конечно, господин Каминский, я распоряжусь, чтобы вас, когда вы вернетесь, пропустили в палату.
– Спасибо.
Глеб поднялся, поставил на место стул и, уже спустившись на лифте, выйдя на улицу, почувствовал громадное облегчение.
– Ну, слава тебе. Господи.
Он, никогда раньше всерьез не относившийся к религии, произнес эту обыденную фразу настолько искренне, что сам удивился.
Его автомобиль был припаркован немного в стороне, на стоянке у входа в клинику места не оказалось.
Глеб открыл дверцу, забрался в машину и включил приемник, который работал в РМ-диапазоне. Щелкая клавишей, он стал перебирать станции, не зная, на какой остановиться – спокойной классической музыки ему никак не удавалось найти.
Наконец он выбрал радиостанцию, которая передавала выпуск последних новостей. О России прошло только одно сообщение, в котором диктор объявил, что последние части регулярной армии покидают Чечню и там намечаются президентские выборы.
«С этими выборами будет возни, – с досадой подумал Глеб, – наверняка больше, чем с выборами Президента России. Ведь там на высокий пост станут претендовать не меньше десяти человек, и наверное, все те, кого российские власти называла бандитами и террористами, тоже попытаются занять президентское кресло с тем хотя бы, чтобы на время выборов получить иммунитет кандидатской неприкосновенности».
Как профессионал, Глеб подумал, что если сейчас кому-нибудь в ФСК или ГРУ придет в голову застрелить Басаева или Радуева, то наверняка это поднимет огромный шум не только в России, а и во всем мире.
Все теле– и радиостанции, газеты и журналы стали бы кричать о том, что Россия убрала неугодного ей политика, нарушив тем самым все законы. А у чеченцев тогда появился бы удобный предлог ответить России такими же экстремистскими действиями. И опять началась бы заваруха, рассыпался бы в прах тот хрупкий мир, который с таким трудом удалось установить. Скорее всего, мир в Чечне никто особенно и не устанавливал, просто воюющие устали убивать друг друга. Нельзя же два года стрелять и стрелять, нажимать и нажимать на курок, не зная, во имя чего идет бойня!
Глеб подумал о чеченцах так, словно они жили где-то очень далеко, например, в Южной Америке или Африке, а совсем не в России, не на Кавказе, где Глеб раньше любил бывать. Ведя машину, он вспомнил о том, как путешествовал по Чечне.
«Что такое Чечня? Триста пятьдесят километров в длину, нет там больших деревень, как в России, а маленькие селения. И всего лишь, может быть, десятка два или три более-менее крупных населенных пунктов, которые с большой натяжкой назовешь городами. А сейчас все эти деревушки и городки известны во всем мире».
