– Этот человек… а откуда, собственно, вы знаете его?
Дьявольское искушение охватило Марианну. Как бы прореагировал он, если бы она сказала ему, что Фурнье пытался в ночь его августейшей свадьбы изнасиловать ее под дверью какого-то сада? Безусловно, пришел бы в ярость! И эта ярость была бы для нее отличной местью за все, но Фурнье могла стоить жизни или вечной немилости, а он не заслужил этого, хотя и был несносным и наглым!
– Знать его – это слишком сильно сказано! Просто я видела его однажды вечером у госпожи Гамелен. Он приехал из своего Перигора и умолял ее походатайствовать за него. А я не стала задерживаться. Мне показалось, что генерал и моя подруга очень хотят остаться в одиночестве!
Взрыв императорского смеха свидетельствовал о ее удаче. Наполеон подошел к ней, взял руку, поцеловал и, не отпуская ее, повел к двери.
– Хорошо! Ты выиграла! Скажи этой распутнице Фортюнэ, что она скоро снова увидит своего деревенского петушка! Я выпущу его из тюрьмы, и к осени он вернется на свой пост. Теперь убегай поскорей. Мне надо работать.
Они попрощались у порога: он – легким поклоном, она – традиционным реверансом, таким торжественным, таким чопорным, словно они за этой закрытой дверью вели только салонную беседу. На галерее Аполлона Марианна встретила Дюрока, который ждал ее, чтобы проводить к карете, и предложил ей руку.
– Ну, как? Довольны?
– Очень, – едва проговорила Марианна. – Император был… очень мил!
– Это настоящий успех, – согласился главный маршал. – Теперь вы полностью вошли в милость! И вы еще не знаете, до какой степени! Но я могу сказать вам это, ибо вы, безусловно, вскоре получите уведомление о вашем назначении.
– О моем назначении? Какого рода назначении?
– Придворной дамой, вот так! Император решил, что, как итальянская княгиня, вы присоединитесь к другим иностранным фрейлинам, которые в этом ранге причислены отныне к особе Императрицы: герцогиня де Дальбер, госпожа де Перигор, княгиня Альдобрандини, княгиня Шижи, графиня Бнакорси… Это вам принадлежит по праву.
– Но я не хочу! – вскричала взволнованная Марианна. – Как он посмел это сделать? Причислить меня к его жене, обязать меня служить ей, поддерживать ей компанию? Он сошел с ума!
– Пожалуйста, тише! – торопливо проговорил Дюрок, с беспокойством оглядываясь вокруг. – Не слишком подражайте госпоже де Перигор в ее оценках. И главное, не теряйте самообладание. С назначением решено, но прежде всего декрет еще не подписан, хотя графиня Доротея уже приступила к исполнению своих обязанностей; затем, насколько я знаю нетерпеливый и нетерпимый характер герцогини де Монтебелло, это бремя не займет у вас слишком много времени. За исключением больших приемов, на которых вы обязаны присутствовать, вам не придется приближаться к Императрице, входить в ее комнату, разговаривать с нею, сопровождать ее в карете… Короче говоря, это просто почетная должность, но она имеет то преимущество, что заставит замолчать злые языки!
– Если так необходимо, чтобы у меня была должность при дворе, разве нельзя было определить меня к кому-нибудь другому из императорской семьи? К принцессе Полине, например? Или, еще лучше, к матери Императора?
На этот раз главный маршал рассмеялся от всей души.
– Моя дорогая княгиня, вы сами не знаете, что говорите! Вы чересчур красивы для очаровательной шальной Полины, что касается госпожи Матери, если вы хотите быстро погибнуть от скуки, присоединяйтесь к батальону мрачных и благочестивых дам, составляющих ее окружение. Когда герцогиня д’Абрантэ вернется из Португалии, спросите у нее, как она, с детства знакомая с госпожой Летицией, выносит атмосферу отеля де Бриенн и бесконечное переливание из пустого в порожнее, являющееся там главным развлечением.
– Ну, хорошо, – смиряясь, вздохнула Марианна, – снова я вынуждена сдаться! Итак, я буду придворной дамой! Но во имя неба не спешите, дорогой герцог, с подписанием этого знаменательного декрета! Чем позже он появится…
– О, если повезет, я смогу протянуть до августа, а может быть, даже до сентября!
Сентября? Марианна сразу же заулыбалась. В сентябре ее состояние будет достаточно заметным, чтобы избавить ее от появления при дворе, ибо, по ее предварительным расчетам, ребенок должен был родиться в первых числах декабря.
Она вышла на крыльцо и непроизвольно протянула руку для поцелуя Дюроку.
– Вы сама любовь, дорогой герцог! И, что гораздо дороже, настоящий друг!
– Я предпочел бы ваше первое определение, – проговорил он с комичной гримасой, – но я удовлетворюсь и дружбой. До скорой встречи, милая дама!
День уходил в оранжевом неистовстве заката за холмами Сен-Клу, где легкий бриз неторопливо вращал крылья ветряных мельниц. На променаде Лоншана было очень людно, целый сверкающий мир блестящих красивых всадников, светлых туалетов и разноцветных мундиров. Здесь можно было увидеть только пышные перья, кружева, драгоценности и позолоту в этот предвечерний час, когда хорошим тоном считалось показаться в бесконечных вереницах экипажей, которые шагом поднимались или спускались, часто часов до одиннадцати вечера, по длинной аллее, как вошло в моду у старинных богатых посетительниц аббатства Лоншан, смазливых кокеток и певичек в царствование Людовика XVI, и пользовалось не меньшей популярностью у «щеголих» Директории после революционных мук.
Вечер был такой приятный, что Марианна решила продлить удовольствие и возвращаться домой не спеша. Она сегодня обновила сюрприз Аркадиуса к ее возвращению: новый экипаж – открытую коляску, заказанную им у каретника Келлера. С ее зелеными бархатными подушками и сверкающей медью коляска выглядела роскошной и оказалась очень удобной. Многие поглядывали на великолепный экипаж и ту, кто его занимал: женщины с любопытством, мужчины с видимым восхищением, вызванным как полулежавшей на подушках очаровательной молодой женщиной, так и четверкой белоснежных липицанов, которыми уверенно управлял надутый от гордости, в новой, черной с золотом ливрее, Гракх. Некоторые гуляющие, узнав Марианну, адресовали ей поклоны или улыбки. Среди них были м-м Рекамье, баронесса де Жокур, графиня Кильманзег и княгиня де Талейран, которая, встретив ее карету, бурно приветствовала ее с видом собственницы. Очевидно, сиятельная дама считала себя в какой-то мере первооткрывательницей этой новой звезды высшего парижского общества. Некоторые мужчины подъезжали, чтобы, сняв шляпу, поцеловать ей руку, в то время как их лошади шли вплотную к коляске, но у Марианны не было желания вести праздные разговоры, и она ограничивалась улыбкой, приветливым словом и не удерживала их, даже красавца князя Понятовского, готового повернуть обратно, чтобы сопровождать ее, несмотря на то что он ехал в Сен-Клу, где его ждал Император. Она предпочла отдаться убаюкивающему покачиванию коляски, вдыхая тепловатый воздух, напоенный сладким ароматом цветущих акаций и каштанов. Ее равнодушный взгляд скользил по пестрому потоку, оживляясь, увидев знакомое лицо.
Однако, когда движение было приостановлено людьми князя де Камбасерес, сияющего в своем обычном раззолоченном одеянии, над которым возвышались тройной подбородок старого бонвивана и напудренный парик 1780 года, чтобы сделать проход для их хозяина, внимание Марианны остановилось на одном всаднике, который резко выделялся среди всей этой блестящей толпы. Не столько, впрочем, костюмом, сколько характерной примечательностью лица и всего его облика. Он приближался по боковой аллее, уверенно управляя красивым золотистым гнедым, приветствуя улыбавшихся ему многочисленных женщин, и образовавшийся затор, похоже, ничуть его не беспокоил.
