— У вас ничего не выйдет. Вы француз и не имеете ни связей в английской прессе, ни знакомых из числа здешних общественных лидеров. А если бы таковые и имелись, вы вряд ли смогли бы на них повлиять, — роняет Эль-Фассауи, рассеянно глядя на сидящих за столиками посетителей.
Я его упускаю. Он начинает жалеть, что потратил на меня время.
— Конечно. Учитывая все эти факторы, мы действительно не преуспеем.
Мои слова удивляют его. Он снова готов слушать.
Вот теперь я должен быть максимально убедителен.
— Я действительно разработал… особую стратегию. Мы должны обойти подводные камни. Я предлагаю создать вам новый имидж… с помощью французской прессы. Я устрою вам интервью в крупных изданиях и договорюсь о встрече с влиятельными людьми. Мы представим вас совсем другим человеком — положительным, имеющим вес. После чего снова поработаем в Великобритании, имея более сильные позиции: английские СМИ не смогут проигнорировать эту новую личность.
Я успеваю заметить блеск в его глазах и понимаю, что попал в точку. Мое предложение искушает его оскорбленную гордость. Он уже видит себя в высших кругах парижского общества, представляет, как возьмет реванш, использовав страну хорошего вкуса, роскоши и изысканности как стартовую площадку.
— Почему вы так уверены, что они на это пойдут?
— Мы используем извечные культурные различия между Францией и Англией и разделение, существующее между добропорядочной и желтой прессой. Будем действовать последовательно и выйдем на нужные издания.
Он задумчиво кивает:
— Вы странный тип, Даниель. Странный, но чертовски хитроумный.
Я заполучил нового клиента. И возможно, проложил себе путь к моему врагу.
* * *
Из Лондона я сделал несколько звонков французским друзьям.
План сражения? Наипростейший. Я представлю Мохтара Эль-Фассауи как делового человека, страстного любителя искусств, жаждущего профинансировать проекты неизвестных художников, выходцев из неблагополучной среды. Культурный и щедрый — такой коктейль должен сработать.
«Это новый меценат. Человек, выбравшийся с улицы и ставший одним из крупнейших международных финансистов. Сегодня он готов помогать другим, но эти снобы — британские аристократы — не прощают ему его „плебейства“, так что он решил инвестировать во Франции. Он хочет дать начинающим художникам из предместий шанс получить известность».
Идея попадает в самую точку. Старая — и глупая — франко-английская неприязнь подпитывает интерес моих собеседников.
Несколько влиятельных знакомых открывают нужные двери, сводят с теми, кто способен помочь. Я буду очень занят и потому поручаю Кейту самостоятельно заниматься делом «Спаркс», предложив значительную прибавку.
* * *
В затеянном мной деле есть один рискованный момент. Нужно связать Мохтара Эль-Фассауи с моим агентством, но сделать все так, чтобы обо мне он узнал как можно меньше. Если ему станет известно, что я — отец жертвы теракта, мой план рухнет. Он поймет, почему я интересуюсь проблемами его имиджа, и распознает двойную игру. Именно по этой причине я сегодня сам затрону тему, постараюсь окончательно отвлечь его внимание от «Салливана и партнеров». Думаю, что придумал вариант — не слишком надежный, но правдоподобный, — и на какое-то время это сработает.
Он сидит за столом, слушает отчет о первых результатах и выглядит удовлетворенным.
Я протягиваю ему счет, он смотрит на цифры и поднимает на меня удивленный взгляд:
— Я полагал, вы работаете на парижское агентство «Салливан и партнеры»?
— Вы правы.
— Тогда почему счет на ваше имя?
— Потому что вы — первый клиент агентства, которое я хочу открыть.
Он издал короткий смешок.
— Действуете за спиной патрона? — задумчиво интересуется он. — Ему неизвестно, что мы работаем вместе?
— Нет, он все знает. Я сообщил ему, что вы — интересный и перспективный клиент, но мне необходимо время, чтобы к вам подобраться.
— Он поверил? — заговорщически улыбается Эль-Фассауи.
— У него нет выбора, я его лучший сотрудник и работаю на положении вольного стрелка.
Он смотрит на меня так, словно впервые видит:
— Это несколько… необычно.
— Совсем чуть-чуть. Но это бизнес, ничего личного, как говорится.
— Я думал, вы — высокоморальный человек.
Я пожимаю плечами:
— Высокоморальный? Мое ремесло заключается в том, что я одеваю реальность, маскирую ее, скрываю. Разве не это я собираюсь проделать и с вами?
Он снисходительно улыбается:
— Значит, вы из тех, кто полагает, что деньги не пахнут? Что для того, кто хочет заработать, все средства хороши.
Я откидываюсь на спинку кресла и холодно смотрю на него:
— Именно так. Вас это удивляет? Я достаточно долго варюсь в своей профессии и не раз видел, как огромные состояния зарабатывались нелегальными способами, как преступно использовалась секретная информация, как уводились государственные средства и отмывались деньги… Неужели я, по-вашему, так глуп, что готов оставаться сторонним наблюдателем, довольствуясь приличным жалованьем, домом с бассейном, новеньким БМВ и отпуском на тропических островах? Рискую показаться вам самоуверенным, но я точно не глупее тех богачей, которых встречал на своем пути. Уверен — я куда хитроумней большинства из них. Взять, к примеру, моего патрона: не понимает, что я в действительности стою, и полагает, что я еще долго буду довольствоваться предложенным. Он мог сделать меня компаньоном, но не сделал. Тем хуже для него. Я располагаю всеми связями и средствами, чтобы обойтись без него. Я отложил деньги и, получив от вас причитающийся гонорар, открою собственное агентство на лучших условиях.
Пронзительный взгляд Эль-Фассауи выдает внезапно возникший у него особый интерес к новому советнику по связям с общественностью.
— Не сомневаюсь, что вы преуспеете, — со смехом бросает он наконец.
Я сумел выполнить задуманное — сыграл роль карьериста, настолько близкого ему по духу, что он признал во мне равного. Не сомневаюсь, что этот фарисей даже готов предложить мне сотрудничество. Может, не сейчас, не сразу, а когда окончательно убедится в моей надежности и профессионализме.
И все-таки я хожу по краю пропасти. Я рисковал, сделав ставку на этого человека. Жизнь не раз давала мне примеры того, как вмешавшаяся в игру случайная величина разрушает, казалось бы, идеально продуманную стратегию. Впрочем, выбора у меня все равно нет.
Жан
Жан услышал шум в соседних комнатах и топот шагов в коридоре. Люди взволнованно переговаривались. Он сел на кровати, готовясь дать отпор тюремщикам. Страх вернулся. Затаившийся в глубине души после инсценировки казни, он проснулся, стал еще сильнее.
