Возможно, мои откровения вас разочаруют, но я думаю, что должен быть с вами полностью искренним.
Всего вам самого доброго!
Рафаэль Скали
ЛИОР
Я читала, Серена внимательно слушала. Я еще пока ничего не сказала ей о моем обмене письмами с автором книги, о своем душевном волнении. Она, впрочем, заметила мое смятение, я уверена, но не проявила лишнего любопытства. Удивление, которое вызвали у меня первые страницы, постепенно сменилось разочарованием, а под конец я даже разозлилась. Персонажам не хватало достоверности, сюжету — глубины. Стиль был, впрочем, тот же самый, что и в романе «В тиши ее молчания», и автор все так же деликатно и тонко анализировал чувства. Но я как-то сразу поняла, что эта книга меня не увлечет. Заинтересует — да, но не унесет в дальние дали. Сначала я подумала, что дело в сюжете, который мне не так близок, как предыдущий, и уцепилась за эту мысль, надеясь, что сюжет постепенно раскрутится, персонажи обретут плоть и меня в ближайшие дни ждет-таки пиршество духа.
— А ты-то что об этом думаешь? — спросила я у Серены.
Она посмотрела на меня так, словно не хотела отвечать.
— Ты предпочитаешь подумать, прежде чем высказаться об этой книге? Понимаю тебя.
Я подумала о событиях сегодняшней ночи. Наверно, душевные терзания были написаны у меня на лице, потому что Серена озабоченно посмотрела мне в глаза.
— Не волнуйся, Серена. Ничего особенного. Просто немного устала.
Мне не удалось провести ее, но она решила согласиться на такое объяснение.
Я всегда была с ней откровенна. Мой профессиональный опыт позволил давно избавиться от мысли, что больных и умирающих людей не стоит посвящать в свои личные проблемы, потому что они могут прозвучать как насмешка над их состоянием. Этот принцип навязывает давящую тишину визитов, нагнетает обстановку и не дает больным забыть о своем состоянии. По моему мнению, когда я доверяю своим пациентам свои маленькие неприятности, я тем самым вписываю их в жизнь с ее бурным течением и хитросплетениями событий. И Серена жила через меня, через мои личные переживания. Мои сомнения и надежды вносили элемент повседневности, некой легковесности в ее размеренную жизнь, и она чувствовала, что все еще принадлежит этому миру.
Но эта ситуация была особенной. Мне необходимо было сперва осмыслить ее, переварить, облегчить ее невероятное эмоциональное напряжение, прежде чем доверить Серене.
ИОНА
Мсье Гилель выслушал мой рассказ об обмене имейлами с Лиор: вид у него при этом был довольно кислый, лицо скривилось, морщин словно прибавилось. Когда я закончил, он ладонью откинул назад редкие седые волосы и почесал подбородок.
— Ты думаешь, ты был искренним, да? — спросил он. — Был искренним, правдивым и честным?
— Думаю, да, — ответил я.
— Ты был просто глупцом! — воскликнул он тем же воинственным тоном, устремив в меня суровый взгляд. — Глупцом и тупицей.
Я удивился и постарался выдержать его взгляд, ожидая объяснений.
Он открыл было рот, но потом устало махнул рукой и отвернулся.
— Почему глупцом-то? — растерянно спросил я.
Он вновь обернулся ко мне.
— Глупец тот, кто не понимает своей глупости, — раздраженно отмахнулся он.
— Но объясните же!
— У твоей глупости много имен, — продолжал он возмущаться. — Она называется честностью, когда ты больше не пишешь, потому что «нет вдохновения». Ты попытался обосновать свое решение, оно выглядит правдоподобно. Но лишь выглядит, увы! Потому что эта твоя пресловутая честность мешает тебе постичь саму суть вдохновения. Вдохновение, молодой человек, идет от желания писать, а не наоборот. Я, всю жизнь мечтавший взяться за перо, но совершенно к этому не предрасположенный, при этом считающий книгу фундаментом, на котором держится мир, никак не могу принять, что такой талант зарывают в землю. Какая душевная слепота! Ну да ладно, мы об этом уже говорили. Твоя глупость еще называется наивностью: тебе повезло, ты влюбился, ты можешь подойти к той, кого полюбил, поговорить с ней, но ты продолжаешь вариться в своих мечтах и предпочитаешь сладость фантазий острому вкусу реальности. Это робость, страх получить отказ, разочароваться? К чему этот страх? Я могу постараться и понять, но никогда не приму такую позицию. Твоя глупость еще к тому же форма эгоизма: ты отнимаешь у одной из твоих читательниц, которая к тому же твоя любимая женщина, те чувства и ощущения, которые она испытывала, читая одну из твоих книг. Ты крадешь у нее частицу радости, частицу ее мечты, ее иллюзий — под тем предлогом, что все нужно высказать, во всем признаться, все объяснить.
— Да нет же…
— Я еще не закончил! — сурово перебил он меня, вздергивая подбородок в тщетной попытке грозно нависнуть надо мной, несмотря на свой маленький рост. — Вот девушка, одинокая, грустная, может быть, разочаровавшаяся в жизни. Она больше не верит в любовь. Мужчины ее глубоко разочаровали, стали ей противны. Ее единственная возможность уйти от этой реальности, бежать ее тягот и получить свою долю мечтаний и надежд — чтение. Чувствительный и многоопытный человек, тонкий психолог, советует ей роман. Она читает, ей невероятно нравится. Более того: она в восторге от этой книги. Она чувствует, что кто-то в мире ее понимает, что она больше не одинока. Может быть, она даже надеется, что нашла свою книгу-светоч. Ту, что искала долгие годы. Тогда она решается найти автора книги. Для нее это не так просто, но она делает это, руководствуясь советом того опытного человека. И что же делает автор? Он объясняет ей, что он не тот человек, которого она себе представляла. Уже не тот. Был таким, но изменился. Под предлогом искренности и прямоты он отсылает бедную девушку назад к одиночеству, уничтожает ее последнюю надежду на понимание, на сочувствие. Она возвращается к ощущению, что одна на свете способна понимать добрые чувства. И именно это, знай, Иона, я не могу ни понять, ни принять!
Я никогда не видел мсье Гилеля в таком состоянии. Попытался взволнованно оправдаться:
— Я же не мешаю ей узнавать себя в героине моего романа! Я просто не хочу, чтобы она смешивала автора и персонажа. Я перестал быть писателем. И стал другим человеком.
— Но ты ведь прекрасно знаешь, что книги неотделимы от их создателей! А если ты думаешь обратное, нечего вообще было отвечать. Она бы расцветила твое молчание целой кучей романтических предположений и прекрасных иллюзий.
— В чем вы меня конкретно обвиняете? В том, что я сказал ей правду?
— Вовсе нет. Ты виноват в том, что думал только о себе. Если бы ты действительно хотел сказать ей правду, ты бы признался, что молодой продавец книжного магазина и автор книги — одно и то же лицо!
Его доводы были неоспоримы. Они застигли меня врасплох.
— Когда ты пишешь книгу, ты создаешь мир, — сердито сказал он, — когда соглашаешься, чтобы ее опубликовали, ты приглашаешь в него незнакомцев, а если в тебе есть хоть капля вежливости, ты не изгоняешь их оттуда.
