— Скажите сперва, как вы вышли на меня? Ваш управляющий говорил о каких-то общих друзьях…
— Сейчас я вам все объясню. Пойдемте, присядем.
Он провел меня в маленькую гостиную, изящную и удивительно уютную по сравнению с тем, что я видела до сих пор. Мы сели друг напротив друга.
— Дом вам не понравился, верно? — спросил он, пока я осматривала комнату.
— Ну… выглядит он, что называется, внушительно.
— Но нет уюта.
— В общем, да, — растерянно призналась я.
— Ничего удивительного. Жизнь постепенно уходит из этого места, — тихо произнес он. И вдруг показался мне ужасно грустным. — Еще несколько лет назад этот дом был живым, гостеприимным и уютным. Здесь жила счастливая семья. Сейчас я, видимо, единственный, кто видит этот дом таким, каким он был прежде, кто слышит раскаты смеха и гул голосов, наполнявшие его.
Он замолчал, словно вслушиваясь в эти умолкнувшие звуки.
— А чем мне нужно будет заниматься? — спросила я, пытаясь вернуть его к теме, которая волновала меня больше всего.
— О, простите меня, вы же ждете каких-то объяснений, а я гружу вас своими переживаниями. Но мои откровения находятся в непосредственной связи с причиной вашего присутствия здесь.
— Как это?
— Вы, как мне известно, превосходная медсестра. И в этом качестве я бы хотел нанять вас на работу, — сказал он, и в голосе его вновь послышались командные нотки. Так, по моему представлению, разговаривают директора крупных предприятий.
— Медсестры для вас? Вы, как мне представляется, в добром здравии.
— Речь не обо мне, а о моей дочери, — объяснил он неожиданно мягко, пожалуй, даже робко.
— Для вашей дочери? А что с ней?
Лучиани на мгновение замолк, набрал воздуха в легкие, словно собирался с силами, чтобы произнести роковые слова:
— У нее тяжелое неврологическое заболевание. Оно распространяется на всю нервную систему и в конце концов разрушает ее.
Он бережно и опасливо говорил о ее болезни, словно боясь разбудить какое-то проклятие, ухудшить дело неосторожным словом.
— На какой она стадии?
— На последней. Ей осталось несколько месяцев. Три, шесть… может, чуть больше. Я попросил, чтобы ее оставили дома, и установил в ее комнате все необходимое оборудование.
Он горестно обхватил руками голову, а потом проговорил внезапно дрогнувшим голосом:
— Она мой единственный ребенок, и каждый день я вижу, как она уходит все дальше…
— Кроме двигательных функций, что еще поражено?
— Она полностью парализована, не может разговаривать. Общается только с помощью специального устройства, которое работает от нажатия руки. Но редко. Говорит, что это ее утомляет. Но я думаю, что она просто больше не хочет…
— Почему?
— Чтобы я привыкал жить без нее, очевидно. Иногда она вечером пишет мне несколько слов. Каждый раз пытается меня подбодрить. Пишет, что не боится, что я не должен расстраиваться. Она еще думает о том, чтоб меня успокоить! — с грустной улыбкой ответил он.
Он встал, прошелся по комнате, поникнув головой, словно придавленный тяжестью горя.
— Какая злая ирония! Я всю жизнь работал, чтобы моя семья была избавлена от любых проблем. Первые годы были такими счастливыми. Мы с женой и дочкой были настоящей дружной семьей. Все мне удавалось. Меня пьянило ощущение всемогущества, оно подталкивало меня к еще более крупной игре, к еще большему риску. Я хотел заработать еще больше денег. И в итоге забыл о главном. Упустил свою жену. Она сбежала с одним из моих деловых знакомых и увезла с собой дочь. С помощью судов и угроз мне удалось вернуть себе Серену. Я не мог перенести, что она живет с этой женщиной, которая меня предала, и этим мужчиной, который ей не отец. Это был шаг, продиктованный бессмысленной гордыней, ведь я понимал, что не смогу уделять ей должного времени, самому заниматься ее воспитанием. Я доверил ее гувернанткам, и она росла в этом доме, окруженная любовью и заботой моих сотрудников. Несколько лет спустя она заболела. И тут-то я понял, что бессилен, что совершенно ничем не могу ей помочь. Я видел, как из года в год она чахнет. Бросил работу, проводил с ней все свое время, занимался только ею. Но теперь что я могу поделать? Она недвижна, парализована и ждет смерти. А я терплю все муки вместе с ней.
— А сколько ей лет? — спросила я дрогнувшим голосом.
— Примерно столько же, сколько вам.
— А мать?
— Мать время от времени навещает ее. Не часто. Но я могу ее понять. Она отдавала мне здоровую, веселую, красивую девочку. И с каждым разом видит, что той хуже и хуже. Но все равно приходит.
Я помолчала. Мне знакомы были эти вспышки чувств, перепады от внезапного гнева к безнадежному смирению.
— А почему я? — наконец задала я вопрос.
— Потому что она нуждается не только в медсестре, не только в сиделке. Мне бы хотелось, чтобы у нее была подруга, близкий ей по духу человек, в котором она узнает себя. Девушка, способная поддержать ее в эти дни, проводить ее в последний путь с любовью и участием.
— Вы не ответили на мой вопрос: почему все-таки я? Почему вы считаете, что я могу быть этим человеком? Откуда вы меня знаете?
— Анжела Дютур.
От неожиданности я вздрогнула.
— Мадам Дютур?
— Анжела Дютур была моей ассистенткой, — ответил он. — Я видел вас в больнице.
Тут я поняла, почему его лицо показалось мне знакомым.
— Я часто навещал ее и встречал там вас. — Накануне ее кончины я зашел в палату, а вы были с ней. Вы держали ее за руку и рассказывали что-то забавное, пытались ее развеселить. Я видел, как она улыбалась. Потом вы вышли, оставив нас вдвоем. А она в нашем с ней разговоре упомянула о том, как вы ей много помогаете. Именно Анжела внушила мне мысль нанять вас на работу. «Серена полюбит ее всем сердцем, вот увидите». Таковы были ее слова. Когда я увидел вас на похоронах, я понял всю глубину вашего самопожертвования и решил, что обязательно обращусь к вам со своим предложением.
Его голос был тихим, мягким, почти завораживающим.
— Мне бы хотелось, чтобы вы подружились с Сереной так же, как подружились с Анжелой, — сказал он мне.
Я молчала, не в силах оправиться от изумления.
— Не знаю, — наконец проговорила я. — Мне приятно, что вы так обо мне думаете, но предложение ваше все равно довольно… необычное. Я как раз хотела сменить работу или даже профессию. Я слишком отдавалась делу в ущерб своей собственной жизни и…
— Примите мое предложение. Пусть это будет вашей последней… миссией. Такой способ уйти из больницы. А я тогда займусь поисками подходящей для вас профессии и образования, может быть, пройти обучение и работать в моей компании или где-то еще. Не говоря уже о том, что вам будет положена очень высокая оплата.
