Она лежит, окруженная врачами. У нее уже схватки. Сестра звонит ей по мобильнику и говорит, что правосудие свершится сегодня, у входа в дорогой ресторан. Она вырывается из роддома, из последних сил бежит туда. Вот она, в белой больничной одежде, стоит за фонарем и видит, как светские львы и львицы, топ-менеджеры и крупные акционеры, звезды кино и эстрады входят в светящиеся двери. Наконец появляется он, такой же прекрасный, умный, сильный, – и она понимает, что любит его и все ему прощает. Но убийца уже поднял револьвер – она бросается наперерез, она закрывает его собою, – но пуля уже вылетела и впивается ей в сердце.
Свистят сирены, выбегают врачи и сыщики. Она умирает, но успевает родить.
Все плачут. Даже жесткобородый главарь мафии смахивает слезу. А он – тот, из-за кого и все такое, – рыдает и принимает на руки сверток с новорожденным.
Она навсегда остается с ним в виде большого портрета, перед которым никогда не вянут розы и никогда не гаснут свечи – тяжелые, полупрозрачные, перевитые золотыми шнурами со звездами.
Он говорит чуть подросшему ребенку: «Это твоя мама. Я люблю только ее».
– Когда зайти за вами? – спросил он.
– Сегодня, кажется, среда, – сказала она. – Мы с мужем идем в оперный театр.
Соврала, конечно. И правильно сделала.
Хотя потом иногда жалела.
Обратный билет если заказ оплачен
Немолодой, бедно одетый человек последним прошел через таможенные воротца. Весь багаж его был – обтрепанный портфель.
Он оглядел зал прибытия и улыбнулся. У него не хватало зубов. Он был худой и смуглый. Похож на араба. Но на самом деле европеец, покрытый коркой Востока.
Его никто не встречал, разумеется.
Он достал бумажник. Вытащил иностранную банкноту. Поискал глазами вывеску банка.
И вдруг увидел женщину лет сорока.
У нее в руках был плакатик с его именем и фамилией.
Он шагнул в сторону и спрятался за стеклянным киоском. У него была довольно редкая фамилия. Но все равно, наверное, совпадение. Женщина была стройная, высокая, стандартно красивая. В полуофициальном костюме.
Минут десять прошло, наверное. Она взглянула на часы, повернулась на каблуках. Ему показалось, что она вздохнула.
Он вышел из своего укрытия, быстро подошел к ней. Представился.
– Здравствуйте! – она протянула руку. – Наконец-то вы прибыли! – У нее была теплая и сильная рука. – Как долетели? Не устали?
– А вы уверены, что встречаете именно меня? – сказал он.
– Уверена, – сказала она, счастливо улыбаясь. – Вы заказали встречу. Эскорт-леди.
– Я? – изумился он.
– Вы, вы… – она достала из сумочки квитанцию. – Вот. Двадцатого сентября одна тысяча девятьсот девяносто восьмого года… Номер вашей карточки…
– Боже, – сказал он. – Сейчас двенадцатый год… Вы хотите сказать…
– Я хочу сказать одно, – она говорила совершенно серьезно. – Если заказ оплачен, он должен быть выполнен.
Они медленно пошли к выходу.
– Занятно, – сказал он. – Вы хоть знаете, почему я немножко опоздал?
– Я все знаю. Ваш самолет захватили. Вы оказались в плену. Вас никто не стал выкупать. Ни совладельцы вашего бизнеса, ни… – замялась она, – вообще никто. Потом вы еще четыре года жили в этой стране. Я знаю, что вас почти никто не ждет.
– Безо всякого «почти», – сказал он.
– Я вас ждала, – сказала она.
– Вы? Почему?
– Потому что, если заказ оплачен, он должен быть выполнен! – чуть не крикнула она. – Я на работе! Вы оплатили эскорт-леди, но не оплатили лимузин с шофером. Я сама за рулем. В заказе написано: «Отвезти домой». Я везу вас домой.
Они вышли из здания терминала, прошли на автостоянку.
– У меня нет дома, – сказал он. – У меня здесь вообще ничего нет.
– Я знаю, – сказала она. – Мы поедем ко мне.
– Занятно, – повторил он. – Даже интересно, что скажут ваши домашние.
– Муж давно со мной развелся. Потому что я все время ходила встречать вас.
Интересное кино поездка на заработки
На республиканскую киностудию приехал сценарист из Москвы. Чтобы прямо тут же, в гостинице сидя, написать сценарий для очень перспективного местного режиссера.
Молодой женщине, редактору-стажеру, поручили его встретить, обеспечить творческий процесс, работу с режиссером и вообще все, включая машинистку.
Он ей сразу понравился. И с каждым часом нравился все сильнее.
Все кругом ходили в кожаных куртках, а на нем был суконный пиджак.
Все кругом курили импортные сигареты или трубки, а он – родные крепкие папиросы. Зато вынимал их из серебряного портсигара и вставлял в изгрызенный янтарный мундштук.
Он все время листал затрепанный томик на непривычном иностранном языке.
Она спросила, на каком. Оказалось, на шведском. Он изучил шведский, чтобы смотреть Бергмана в подлиннике.
Она говорила с ним о кино. О заграничном и о нашем.
Он смеялся надо всем, от чего люди приходят в восторг. И, наоборот, хвалил обруганные вещи. Он доказал ей, что наш самый якобы лучший режиссер – на самом деле слабый эпигон. Правда, остальные еще хуже. Кто же тогда хороший? Он назвал какую-то неизвестную фамилию.
– Да? – удивилась она. – А что он снял?
– К сожалению, ничего. Ему не дают работать . Ну ладно, он гений, ему поможет Бог. А вашему пареньку постараюсь помочь я.
Он тактично и мощно работал с режиссером. Он не навязывал свои идеи – он заражал ими, заряжал ими воздух.
– Парень совсем не бездарь, – сказал он вечером в кафе. – Кажется, пора начинать записывать.
Он раскованно и обаятельно сидел за столиком. Папироса в его пальцах смотрелась как драгоценная художественная деталь.
Назавтра она пришла к нему в номер с портфелем и пишущей машинкой.
– Мне, право, неловко, – сказал он. – Вы мне позволите курить?
– Для меня это огромная удача, – серьезно сказала она. – Конечно, курите, я ведь тоже курю, вы разве не заметили?
Он начал диктовать.
Она начала печатать. Пальцы не слушались.
Но через три страницы стало легче.
Потому что было плоско и неуклюже. Неинтересно и пресно. Банальный сюжет. Бесцветные диалоги. Надо было изучать Бергмана в подлиннике, чтоб потом сочинять такое ?
Она улыбнулась и перевела дыхание. Восхищение, ослепление, преклонение, желание стоять рядом и держать за руку – вдруг схлынуло. Но мягко, по-хорошему. Появилась спокойная симпатия к доброму, умному, начитанному человеку. Ну, не Карл Майер, не Дзаваттини, ну и что?
