Однажды он сказал: «Я хочу для тебя нарядиться». Он при ней снял халат, она равнодушно глядела на его неспортивное тело и застиранную футболку. Подхватив халат, он вышел и скоро появился – в дубленке, шапке-ушанке, зашнурованных зимних ботинках, в перчатках. Она засмеялась: «Не валяй дурака, ты так и не сказал, где сто рублей».
Он снял перчатку, расстегнул пуговицу.
– Я не знаю, – сказал он. – Но если тебе позарез надо, я завтра занесу.
– Не надо, – сказала она.
Жапоналия я тоже умею, как Масуки Хураками
Митцуко молчала. Я молчал тоже. В окне молчал темный город. По эстакаде молча ехал грузовик. Я подошел к Митцуко и стал ее душить. Она молча оцарапала мне бедро. Я дернулся назад, толкнул стол. Открытая банка пепси упала на пол. На секунду стало громко. На полу набухала пенистая лужица. Митцуко лежала неподвижно. Я захотел спросить, не умерла ли она. Но потом решил, что завтра все само выяснится. Я лег с ней рядом, отвернувшись от нее, и смотрел, как свет маяка Кукимори уже в третий раз отражается в лужице пепси. Мне это надоело. Я вскочил, схватил банку и швырнул ее в окно. Снизу раздался едва слышный звук тонкой жести об асфальт. «Восемь», – сказала Митцуко. «Что?!» – заорал я. «Восемь секунд падала банка», – прошептала Митцуко. И, вздохнув, досказала:
Столько же пролетит ангел,
Возвещая об опоздании Бога.
Я понял, что не смогу ее прикончить. Маяк Кукимори снова заглянул в комнату. Я натянул брюки, пинком распахнул дверь и бросился бежать. Наверное, я вывихнул дверной замок, но мне было наплевать – я бежал вниз, пешком с сорок девятого этажа. Где-то через десять пролетов на узких ступеньках возилась и урчала какая-то парочка. Вслед мне пропищали: «Ой, босиком бежит!» Тут только я почувствовал холодный и грязный бетон лестницы, но мне было наплевать, я же сказал. Внизу я нашел свой драный «Исудзу» 1989 года, рванул дверь, но на прощание взглянул наверх.
Митцуко медленно летела на меня. У нее в руках были мои кроссовки. Как крылышки ангела были ее растопыренные руки. Белые шнурки развевались, как перья. Восемь секунд – это долго, теперь я знаю. Я успел завести мотор, но не успел отъехать. Она шарахнулась мне на капот, ее лицо приплющилось к ветровому стеклу и продавило его. Разбежались трещинки – лицо Митцуко как будто превратилось в звезду.
Я дал задний ход. Митцуко сползла с капота, поправила джинсы, сплюнула кровь, швырнула наземь кроссовки и пошла прочь. Наверное, в супермаркет, купить пластырь.
Я подобрал кроссовки, присел на бампер, стряхнул со ступней песок и обулся. На босу ногу. Носки она не вернула. Забыла, наверное.
Обрывок фразы как в английском романе – я тоже могу
…мистер Маккарти потом долго дружил с мистером Маккинзи, они играли в крокет и пили виски по четвергам, их поместья были по соседству, и жены их дружили, но все же мистер Маккарти никак не мог позабыть, что мистер Маккинзи перед самой войной присоветовал ему поместить тетушкино наследство в банк «Бразерс энд Партнерс», каковой погорел в первые же дни войны, и мистер Маккинзи страшно извинялся и всем рассказывал о неловкости возникшей ситуации, потому что он сам был в совете директоров этого банка, но, хотя мистер Маккарти никак не подозревал мистера Маккинзи в том, что он погрел руки на угольках погоревшего банка в целом и его депозита в частности, о, нет, мистер Маккинзи был истинным джентльменом и уж никак не мошенником, – некий холодок между соседями никак не мог растаять, и единственная наследница мистера Маккарти так и не вышла замуж за племянника бездетного мистера Маккинзи: помолвка была расстроена, ибо мистер Маккарти при гостях чрезвычайно рискованно пошутил о туманной будущей судьбе приданого своей внучки, юной мисс Маккарти-Элсворт, на что мистер Маккинзи, побледнев, заметил, что в Итоне, где он учился, за такие слова били, и довольно крепко; мистер же Маккарти, отойдя к цветущей зеленой изгороди – чаепитие происходило в саду, – взял в руки крокетный молоток и сказал: «Приступайте, сэр».
Полоска тумана нас мало, счастливцев праздных
В столичном толстом журнале он наткнулся на подборку стихов молодых провинциальных поэтов и забавлялся, читая их натужные опыты.
Но вдруг увидел два стихотворения какой-то женщины из далекого далека. Был изумлен: необычные прекрасные стихи, и женщина, наверное, тоже необыкновенная. Он стал думать о ней. Представлял себе, в каком доме она живет, на какой улице. Натопленная комната. Снег и черное небо за окном. Она непременно должна быть одинокой и ждать чего-то. Кого-то.
А потом случилось ужасное – в разных ремонтах и переездах журнал потерялся. Боже! Как будто бы в толпе беженцев он потерял любимую. Выпустил на секунду ее тонкую руку – и тяжело катящийся поток разъединил их, и все, только чужие запыленные лица, кошелки, чемоданы, скрип тележек, плач детей и спертое дыхание ужаса. Чувство беспомощности, преступления, предательства: потерял!
Все стало валиться из рук. Он все время терял ключи и деньги, и заработки тоже.
Он долго искал этот журнал, целый год, наверное. Ему нужен был именно тот экземпляр, свой, единственный. Нашел. На даче, на чердаке, в связке.
Но, взяв его в руки и приготовившись раскрыть, он вдруг вспомнил, как давным-давно сам напечатал в столичном толстом журнале рассказ. Тоже в молодежной подборке. Долго ждал публикации. А потом глупо надеялся, что его заметят, погладят-приласкают, куда-то позовут.
Теперь он ясно понял: это не он влюбился в ту женщину, нет! Это одна фантазия о творчестве и славе полюбила другую, такую же. Он засмеялся этой мысли.
Наваждение слетело, работать стало легко, заказы сами потекли в руки, скоро нашлось место в новой редакции, и жизнь пошла в самом лучшем направлении.
Только раз приснился сон, как он лежит умирает и врач спрашивает, близко нагнувшись: «Как ее звали?» А он молча мотает головой и погружается в сизый туман.
Но и проснувшись, он решил, что имени ее все равно никому не скажет.
Все, все, все, все. Хватит об этом.
Фундаментальный каталог гнев, богиня, воспой
Хозяева плюс шесть пар гостей. 1980 год.
Салатная часть: оливье, винегрет, салат сырный с майонезом, салат из тресковой печени с луком, салат из баночного лосося (или из копченой трески) с рисом, форшмак, куриная печень, пережаренная в курином же жиру, тертая свекла с майонезом и грецкими орехами.
Дальше разносольная часть: чеснок маринованный, черемша, огурцы соленые и маринованные, капуста квашеная мелкорубленая, капуста квашеная шинкованная, капуста красная («гурийская»), грибы разные; маслины.
Далее зелень: огурцы, помидоры, редис, разнообразие трав.
Далее белковая пища: мяса, ветчины и колбасы внарезку. Холодец. Рыба всякая, резаная и заливная. Полуяйца. Сыр, которому место на десерт, все равно лежит тут же, рядом с сырным салатом.
