– А вам кто-то давал задание? Из газетчиков? – насторожился длинный.
– Да нет! Никто не давал. Я сам так подумал.
– Значит, вы сами проявили инициативу?
– Ну да. Но он какой-то замученный был. Все озирался вокруг. А главное – он показался мне каким-то туповатым, что ли. Я даже удивился.
– А вы думали, что все американцы – гении? Вы и на встречу шли с таким мнением? – наседал с другой стороны стола кореец. Видимо, он исполнял в этой четверке роль «злого» следователя.
– Да ничего я не думал! – чувствуя, что тот пытается все вывернуть, ответил раздраженно Дубравин.
– Ну что вы, Валерий Маевич! – как бы заступился за Дубравина майор Терлецкий – судя по всему, «добрый» следователь. – Молодой парень. Ему все интересно.
– Вот именно, вы ничего не думали! – с ожесточением заметил Валерий Маевич, скрипнув зубами и продолжая гнуть свою линию. – Вы не думали, когда знакомились с работником американских спецслужб. С агентом Центрального разведывательного управления. А надо было думать.
– Откуда мне знать, агент он или кто? Он здесь на выставке гидом работал. Если он агент, вы могли бы не пускать его сюда! А нам откуда знать, – пробормотал «ошеломленный» Дубравин. Странное дело, чем дольше шел допрос, тем легче ему становилось. Беспокоил только четвертый. Курносый, голубоглазый, с жидкими белесыми волосами. Он до сих пор не сказал ни слова. Только молча наблюдал.
«Может, его задача такая – наблюдать за реакциями».
– А не передавал ли вам чего-нибудь этот Кларк? Каких-нибудь пакетов, брошюр, книг? – спросил Терлецкий.
– Да ну, какие книги. Так, рассказывал немного о себе. Что, мол, закончится выставка и он поедет путешествовать по миру. Купит новую машину.
Видимо чувствуя, что «добыча» ускользает, «злой» следователь вспылил:
– Что вы нам морочите голову! Вы что думаете, нам делать нечего? Четыре старших офицера Комитета государственной безопасности оставили все дела. Сидят тут с вами, беседуют. А вы нам рассказываете байки.
– Да никаких баек я вам не рассказываю. Говорю правду.
– Какую правду? Вы думаете, мы не знаем про вашу антисоветскую группу студентов? Про ваши сборища, где вы выступаете, порочите наш строй, наше общество.
– Ничего я не порочу, – Александр почувствовал, как вспотели ладони и сразу стало сухо во рту. Вот оно. Тут-то они могли что-то предъявить.
– Мы всех опросили! Покажите ему протоколы!
«Добрый» следователь майор Терлецкий достал из своей кожаной коричневой папки несколько листочков. На них – напечатанные на машинке выписки из допросов. Без подписей.
Дубравин читал. Но никак не мог сосредоточиться. Все пытался понять. Кто что сказал. В голове только отдельные обрывки фраз.
«…Собирались по вечерам в комнате общежития… Говорил, в городе нет колбасы. Ругал хозяйственников… Неэффективное использование природных ресурсов… Говорил, что при таком отношении к ввозимому оборудованию у нас в СССР никогда не будет технического прогресса. Что мы безнадежно отстаем от развитых стран… Ракеты запускаем, а кефиру выпустить, сколько надо, не можем…»
Дубравин специально минут десять изучал эти выписки, видимо составленные из допросов его однокурсников, преподавателей и каких-то доносов осведомителей.
Он достал носовой платок из кармана, вытер вспотевшие руки. И наконец отодвинул листки от себя на середину стола:
– Может, я это и говорил. Только это везде говорят. Пойдите на любой рынок. Там и покруче высказываются.
А в душе: «Выкусили, голубчики. Ничего вы не накопали. Ни про рассказы. Ни про настоящие мои взгляды на нашу действительность».
– А потом, когда все это было… С тех пор много воды утекло. Каждый человек меняется.
– Да, это правда, – заметил «добрый» следователь. – В последние месяцы вы изменились… к лучшему.
Они еще минут двадцать мусолили эту тему. То пытались неожиданным вопросом расколоть Дубравина. То «сочувствовали» ему по поводу наших недостатков. Но он упрямо гнул свою линию.
В конце концов те трое убрались из кабинета. И он остался один на один с Терлецким.
– Ну что ж, будем оформлять протокол допроса! – вздохнул тот.
– А что, надо что-то писать? – удивился Александр, принимая из рук в руки печатный лист с разлинованными графами.
– А как же! Все требует фиксации на бумаге.
Дубравин удивился:
– И что фиксировать? Наш разговор? Стоит ли ворошить прошлое?
– А что же, по-вашему, нечего писать? А мы, выходит, столько месяцев зря работали?
«Вот оно. Опять, – подумал, похолодев, Дубравин. – Машина работает. Она должна отчитаться. Ей наплевать, что на самом деле происходит. И кто я. Надо отписаться перед начальством о проделанных мероприятиях. И закрыть дело». Спросил сдавленно:
– А со мной-то что? Что я должен?
– Руководство решит. Скорее всего, передадим бумаги в университет. В общественные организации. Они должны будут прореагировать. Если сами не знаете, как писать, давайте я продиктую. «Я, такой-то, такой-то…»
XII
– Заедешь за мной завтра часов в девять! – хлопнув дверцей «Волги», сказал Амантай верному Ерболу и направился к подъезду. «Время позднее, а света в нашей комнате нет. Неужели Альфия до сих пор не пришла? Странно. Вроде у нее сегодня занятий в кружке нет».
Он своим ключом открыл дверь в однокомнатную квартиру, которую они снимали вместе с нею. Все было так, да не так. Сняты белые занавесочки с окон. Широкая кровать, которую он купил по случаю у одного своего друга, не застелена цветным покрывалом. Нет на ней ни белых шелковых простыней, ни одеяла, а сиротливо лежит только полосатый потертый матрас.
Он сначала подумал, что их обокрали. А потом, когда понял, что-то оборвалось в груди. Как потерянный он бродил по квартире, натыкаясь то и дело на следы разрухи. В ванной на пустой полочке наткнулся на оставленную ею, торопливо написанную, без знаков препинания записочку: «Амантай я думала что вы мужчина а вы еще мальчишка. Прощай. Твоя Альфия».
Как восточная, воспитанная в уважении к мужчине женщина, она не стала оскорблять его достоинство какими-то мелкими разборками. Она просто собрала те вещи, которые считала своими, и съехала куда-то. Но все-таки она была настоящая женщина и поэтому оставила такую записку, которая всегда будет жечь ему душу.
«Да, в этом она вся! – с горечью подумал Амантай. – С одной стороны, такая современная, продвинутая. Презрев всякие предрассудки, стала жить вместе со мной. А с другой… С другой – уж замуж невтерпеж. Эх, агай Марат! И что мне теперь с этим делать?»
Пойти против воли родни он не мог. Вот не мог, и все. Ведь они столько сделали для него. А сколько еще могут сделать! Он уже давно усвоил все тонкости родственных и номенклатурных взаимоотношений. И сам уже прекрасно знал те рычаги и пружины, которые двигали людей по карьерной лестнице. И тут осечка. С Альфией. Он заметался. Никак не мог принять какое-то решение. Она, естественно, чувствовала, видела, как он злится, переживает. Долго ждала чего-то. А потом поняла, что не решится он никогда. С этого момента замкнулась в себе. Стала чаще уходить из дома. А вернувшись, едко и зло отвечала на его сакраментальный вопрос: «Где была?»
