Он размечтался. И стал даже искать взглядом прибежище, в котором мог бы остаться. Но зацепиться глазу было не за что. Вот пасущаяся лошадь. А на спине у нее сидит какая-то птица. Лошадь начинает двигаться, и птица перелетает вслед за ней с места на место. Вдалеке видна серая, как и сгоревшая степь, крутобокая юрта. Возле нее грудится отара овец.
И снова на десятки километров голое, просматриваемое и простреливаемое ветрами пространство.
Ехали они долго. Во всяком случае, больше времени, чем предполагали. Станция Отар – это облупившийся вокзальчик с унылой, затянутой решеткой кассой, несколько погрызенных непогодой домиков. Едкий запах от промасленных шпал, мусор по обочинам дороги. Стальные, уходящие за горизонт рельсы.
Нашли начальника станции.
Затюканный жизнью, тощий, дочерна загорелый, усатый начальник-казах в форменной синей куртке и почему-то в сапогах к ним отнесся достаточно любезно.
– А, этого мальчишку ищете? А его здесь нет, – как о живом сказал он. – Его отправили во Фрунзе. Так что вы зря сюда приехали. Утром отправили. Здесь же морга нет. Хранить негде. Вам надо ехать во Фрунзе.
– Ну дела! – почесал затылок Дубравин. – Значит, зря деньги потратили на такси. Лететь надо было сразу в Киргизию.
Посоветовавшись, они решили. Дело идет к вечеру. Огромное пылающее солнце уже легло на рельсы. Поэтому ночевать надо здесь. А завтра с утра пораньше доехать до Фрунзе. И уже там решать все проблемы.
К счастью, в станционном домике была пара комнатушек для приезжих. Что-то вроде гостиницы. Перекусив булкой с чаем, Дубравин лег спать. Но не спалось ему. Почему-то все время вспоминался рассказ начальника станции: «Его проводница заметила. Он сначала пошел в тамбур. Там прятался. Потом она его выгнала из бойлерной, где топочная. Ну, печка топится, что воду греет… А он все-таки, видимо, место искал себе, где можно было уколоться… А потом уже забрался к себе на полку. И там лежал». В сознании Дубравина мелькало какое-то непонятное слово «передозировка». Мысли путались. Последнее, что он подумал, было: «Господи! Тут все надо самому делать. Учиться, работу искать. Жизнь строить… А вот человек. У него все было. Живи да живи. А вот не пожилось ему почему-то совсем. Может, и неинтересно было, что все у него уже было…».
* * *
Во Фрунзе они очень быстро нашли городской морг. Дубравин боялся, что, увидев мертвого сына, майор просто впадет в прострацию и в слезы. Но видимо, не зря Амалия Иосифовна работала столько лет в медицине. Во всяком случае, когда они вошли в темное, прохладное помещение морга, она держалась как стойкий оловянный солдатик. Увидев сына на холодном цинковом столе, она не упала в обморок, не ударилась в истерику. Дубравин же очень удивился, когда вместо, как ему представлялось, обезображенного пороком закоренелого наркомана увидел перед собой молоденького, беленького, кучерявого еврейского мальчишку.
Они постояли с минуту, посоветовались, как быть дальше. Решили. Она останется с сыном, обмоет, переоденет его. А он поедет в город за гробом и всем необходимым, что нужно будет для перевозки. Поначалу ему показалось, что задача, поставленная перед ним в данном случае, невыполнима. Во-первых, он абсолютно не знал город. Где что искать. Во-вторых, он страшно боялся, что после всех трат им просто не хватит денег, чтобы удовлетворить аппетиты всех ворон, слетавшихся на поживу. Но она, по-видимому, более четко представляла себе силу и власть денежных знаков. И поэтому ни о чем не беспокоилась. И успокоила его на этот счет, сообщив:
– У Геры тоже должны быть деньги. Я ему в плавки в кармашек заложила двести рублей…
Она сходила к телу и, к Дубравинскому удивлению, извлекла искомые деньги. Ну а с ними проблемы разрешались достаточно быстро. Дубравин поговорил с молоденьким водителем автобуса-катафалка, и тот согласился, что за тридцатку он поможет им в хлопотах.
Не прошло и получаса, как они уже были у ворот лесопилки, где располагался цех по производству гробов. Предусмотрительный Дубравин запасся меркой, снятой с покойного. И они тут же из имеющегося ассортимента подобрали Гере симпатичный отполированный гроб.
А вот дальше начались напряги. В справочной аэропорта он выяснил, что покойников можно перевозить по воздуху только в цинковом гробу. А этот цинковый гроб должен быть в деревянном ящике. Но естественно, никаких таких вещей нигде не продавалось. Все надо было изготовить на месте, в городе. А в городе как раз нерабочие дни – суббота…
И началось. Сначала они метнулись на своем катафалке на один из крупных заводов, чтобы изготовить цинковый ящик. Увы и ах! Начальник цеха, случайно оказавшийся на месте, только развел руками:
– Никого из рабочих сегодня нет!
Он же и присоветовал:
– Здесь есть небольшие мастерские металлоремонта. Может, кто-нибудь из мастеров и возьмется.
И вот уже их катафалк летит вихрем по окраине города к какому-то мастеру-узбеку дяде Юсупу. Дядя Юсуп, толстый, волосатый, с обожженными канифолью пальцами, в фартуке, мужик не промах. Он берется сделать такой цинковый гроб. Но поскольку работа сверхсрочная, то и денег за нее он хочет немерено – аж сто рублей. У Дубравина в зобу дыханье сперло, когда он услыхал такую невиданную цифру: «Это две месячные зарплаты отца!». Но делать нечего. Пришлось пообещать.
В общем, они вертелись в катафалке по городу как белки в колесе. А проблем было несть числа. Отвезли гроб в морг. И тут забастовали рабочие, изготавливающие деревянный ящик для перевозки. Им показалось, что тридцать рублей, которые они запросили за свой труд, такая сумма, которую в нормальном уме и трезвой памяти никто им не заплатит. На самом деле так оно и было. Такому ящику красная цена – восемь рублей. Работяги не нашли ничего лучшего, как просто сесть у пилорамы и начать длинный полнодневный перекур. Дубравину в своем парадном мундире пришлось дать задаток и проявить трудовой порыв, для примера самому стать к пилораме. Иначе как объяснить «шакалам», что делать надо срочно?
Потом он помчался в аэропорт уговаривать военного коменданта помочь им с билетом. Комендант бумажку выписал. Но в кассу стояла гигантская очередь. И взмыленный Дубравин вынужден был просить народ «Христа ради» пропустить его. Кстати, он был очень удивлен, когда толпа, до сей минуты яростно воевавшая за место под солнцем, после его рассказа о миссии тихо расступилась и пропустила его к заветному окошку. А кассирша молча выписала два билета.
До отлета самолета оставался всего час с небольшим, а они все еще крутились со своими ящиками в маленькой, плохо освещенной мастерской дяди Юсупа. Мало того, жестянщик Юсуп, когда увидел женщину и понял, какой она национальности, захотел сорвать еще кусок.
– Когда я называл цена сто руб, – пыхтя, объявил он ультиматум, – то я думал, что будет вози бедный солдат. А это богат еврейка. Для нее другая цена. Сто тридцать пять руб…
Дубравин в отчаянии так и сел на пахнущий деревом, новенький, оструганный ящик. Все траты и так казались ему гигантскими. Но Амалия Иосифовна все поняла с полуслова. И кивнула головой – пусть будет сто тридцать пять.
