– Был, – задумчиво произнес Дронго, – и этому старику уже
много лет. Речь идет о Генрихе Соломоновиче Мильмане. Я вчера был у него дома,
и он чувствовал себя не очень хорошо. Может, вы покажете его фотографию этому
разносчику газет. Я не уверен, что Мильман был вчера вечером у погибшей
женщины. Он вообще чувствовал себя плохо.
– Мы проверим, – заверил его следователь. – У вас есть какие-нибудь
новости?
– Нет, пока беседую с каждым из тех, кто мог знать Валиду.
– Ясно. Если у меня будут новости, я вам позвоню.
– А когда этот старик вышел из дома? В которому часу?
– Этого разносчик уже не видел. Было достаточно поздно, и он
ушел домой. До свидания.
Дронго убрал телефон и обернулся. На пороге стояла Фатьма.
Ее способность передвигаться по дому бесшумно вызывала некоторое беспокойство.
– Вы следователь? – неожиданно спросила она.
– Нет. А почему вы спрашиваете?
– Я думала, что Борис привез следователя, – ответила Фатьма,
– извините, я ошиблась.
Она повернулась, чтобы уйти.
– Подождите, – поспешил за ней Дронго, – почему следователя?
Почему вы считаете, что Борис должен был привезти обязательно следователя?
– У них что-то пропало, – пояснила Фатьма, – и они очень
переживают. Я вижу, как они переживают. Оба брата. А как они искали по всему
дому. И как искали в бакинской квартире. Но они мне не говорят, что именно ищут.
Они уже привозили людей, которые искали что-то с такими длинными приборами.
– Может, у Семена Борисовича были какие-то ценности? –
осторожно предположил Дронго.
– Это был его дом, – пожала плечами женщина, – и здесь все
состоит из его ценностей. И мебель, и его машины, и посуда, все это
принадлежало ему.
Дронго скрыл усмешку. Конечно, для одинокой санитарки,
живущей на другом берегу, этот дом был средоточием всего цивилизованного мира,
набитый дорогой мебелью и дорогой фарфоровой посудой. Только она не
подозревала, что речь идет о других ценностях.
– А ювелирные изделия Семен Борисович не держал в доме? –
поинтересовался Дронго.
– Я никогда не видела, – ответила Фатьма, – все свои
ювелирные ценности он держал в шкатулке, в кабинете. Ключ был у Асифа. Когда
Семен Борисович умер, шкатулку забрал его племянник Асиф. Больше в доме не было
никаких ювелирных украшений. И еще одну цепочку он подарил мне за год до
смерти.
– А может, в доме был какой-то тайник, в котором Семен
Борисович прятал другие ценности?
– Я не знаю, – ответила Фатьма, – в этом большом доме много
мебели и разных мест, где можно прятать. Но я знаю все такие места. Он ничего
не спрятал, все ценности оставил своим племянникам. Я слышала, как кричала
Хуршида, но она говорила неправду. Семен Борисович был очень хорошим человеком
и всегда заботился о всех своих родственниках. Он и Туфану много раз помогал…
В комнату вошел Борис, и она смутилась. Отвернулась.
Извинилась и вышла.
– Что она говорила? – весело спросил Измайлов.
– Рассказывала, каким благородным человеком был ваш дядя.
Она слышала вчера, как кричала ваша родственница.
– Неудивительно, – пробормотал Борис, – она кричала так, что
было слышно даже на улице.
– Фатьма решила, что я следователь. Она обратила внимание на
ваши поиски, ведь вы уже три месяца ищете этот алмаз. Вот она и решила, что вы
привезли с собой следователя.
– Какая душа, – пожал плечами Борис и улыбнулся, – она такая
же наивная и чистая, как ее племянница, дочь ее брата. Только девочке четыре
года, а ей сорок. Такой красивый ребенок.
– Мне звонил из Баку следователь прокуратуры, – сообщил
Дронго, – они нашли разносчика газет, который все время стоял у дома Валиды.
– Он видел, кто к ней заходил? – встрепенулся Борис.
– Говорит, что какой-то старик, похожий на иностранца.
Больше чужих не было. Старик не смог открыть дверь из-за кодового замка. Он
кому-то позвонил, и ему открыли дверь изнутри. Когда старик ушел, разносчик уже
не видел.
– Неужели Мильман? – испугался Измайлов. – Он украл этот
алмаз и убил Валиду? Неужели вы действительно думаете, что это сделал он?
– Не думаю. У него все эти годы была безупречная репутация.
Человек в его возрасте обычно дорожит своей репутацией и не станет так
кардинально меняться в восемьдесят лет. Хотя ваш алмаз мог свести с ума кого
угодно, даже человека с такой репутацией. Правда, я больше верю в порядочность
людей, чем в силу денег.
Борис сел, провел рукой по лицу. Тяжело вздохнул.
– Я позвонил Асифу, сказал, чтобы он не откладывал свой
завтрашний вылет. Он себя очень плохо чувствует. Должен был прилететь сегодня,
на наш совместный ужин, но не смог. Асиф твердо обещал прилететь завтра.
– Мне сказали, что у него высокое внутричерепное давление?
– Да. В детстве он перенес менингит, едва не умер. Вот с тех
пор у него и случаются приступы. А кто вам сказал про давление?
– Мильман. Вы же говорили, что ваш брат тяжело болен, и я
решил поинтересоваться, чем именно он болеет. Генрих Соломонович объяснил мне,
что у вашего брата такое давление.
– И больше ничего не сказал?
– Нет. Больше ничего.
– Благородный старик, – пробормотал Измайлов, – дело в том,
что у моего старшего брата не просто высокое внутричерепное давление. Он болен.
У него бывают приступы эпилепсии. Тяжелые приступы, когда он может прокусить
себе язык и залить кровью всю подушку. Поэтому он и не женат до сих пор,
считает себя не вправе обманывать женщин. Боится, что этот недуг перейдет по
наследству к его детям. Асиф принимает лекарство уже много лет, но иногда
приступы случаются. Особенно когда он сильно нервничает.
– Понятно. Он завтра прилетит?
– Да, обязательно. Вы знаете, как он встревожился, когда
узнал об убийстве Валиды. Умолял меня не ходить по городу и никому не открывать
двери. Даже просил, чтобы я нанял себе телохранителей. Вот так он за меня
переживает.
– Что он думает по поводу ее смерти? Кого-то подозревает?
– Никого не подозревает.
– Ясно. Я хочу спуститься к вашей домработнице и поговорить
с ней еще раз, более обстоятельно. Только вместе с вами, иначе она будет
чувствовать себя скованно.
– У нас строгие нравы, – улыбнулся Борис, – и в Красной
Слободе, и в Кубе. У нас нельзя, чтобы одинокая женщина беседовала с чужим
мужчиной. Я еще удивляюсь, как она вообще решила заговорить с вами.
