– Тогда откуда он взял такие огромные деньги, чтобы
расплатиться за алмаз? – спросил Дронго. – Если вы ему заплатили в девяносто
втором только двенадцать процентов от общей суммы.
– У него были большие поступления из Киева и
Санкт-Петербурга, – пояснил Марчиев, – кроме того, он получал большие проценты
за переводы денег.
Дронго заметил, как нахмурился Борис, и понял, что Марчиев
невольно выдал некую семейную тайну ювелиров.
– Семен Борисович был гениальным человеком, – пояснил
Марчиев, – и он прекрасно чувствовал будущую конъюнктуру рынка. В конце
восьмидесятых он понял, что стране грозят крупные катаклизмы. Я не могу
сказать, что он предвидел распад, но он явно ожидал чего-то подобного. Поэтому
он и послал своих племянников в Россию и на Украину. Говорят, что так начинался
банкирский дом Медичи, когда их представители осели в самых крупных городах
Европы и начали выдавать деньги под расписки самих банкиров. Это было выгодно,
удобно, безопасно, практично. Вот так и Семен Борисович сделал. В обстановке
полного развала и бардака он наладил почти безупречную систему переводов.
Достаточно было отдать ему здесь деньги, чтобы получить их за небольшой процент
в Киеве или в Санкт-Петербурге. Можете себе представить, какие деньги
зарабатывали Измайловы? Они могли купить не только алмаз «Шах Аббас», но и два
остальных камня, если бы их выставили на продажу в Москве и в Лондоне.
Дронго взглянул на Бориса. Тот смущенно улыбался.
– Тогда не было никаких переводов, – безжалостно продолжал
Марчиев, – были только так называемые «чеченские авизо», пустые бумажки, под
которые выдавались деньги. Но долго дурить своих клиентов практически
невозможно. С «чеченскими авизо» быстро разобрались. Особо зарвавшихся
отстрелили, остальных приструнили. Хорошо, когда обманываешь обывателя, гораздо
хуже, когда пытаешься кинуть бандитов. Тогда они приходят к тебе с автоматами и
расстреливают перед домом. Или, что еще хуже, врываются и расстреливают твою
семью. Семен Борисович наладил свою почту. И все его тогда благодарили. Если вы
помните, то тогда даже за обналичку брали не меньше двадцати пяти процентов. Времена
были сложные. А он работал днем и ночью. В общем, к девяносто второму году у
него уже были большие деньги. И он заплатил их тогда Казыму Шекерджийскому,
чтобы купить этот алмаз.
– Сколько заплатил, вы знаете?
– Около трехсот тысяч долларов. Подробностей не знаю,
никогда не спрашивал. Но алмаз приобрел Семен Борисович, и об этом многие
узнали.
– Вы его видели?
– Нет, ни разу не видел. Но если бы увидел, то сразу узнал.
Это достаточно крупный камень, примерно в тридцать карат, желтоватый, неправильный
формы. Настоящий алмаз, исторический камень, который был вставлен в трон
Надир-шаха. О нем есть много воспоминаний.
– И никто не возражал, что алмаз переходит от семьи
Шекерджийских к семье Измайловых?
– Насколько я помню – нет. Никто не возражал. Я все время
дежурил в магазине и отвечал на все звонки. Если бы кто-то недовольный
позвонил, я бы узнал первым.
– Но в семидесятые годы Шекерджийский хотел его распилить. И
предложил камень Расул-заде. Тот отказался дробить алмаз и посоветовал Арсену
Шекерджийскому придержать его до лучших времен. Что тот и сделал. Хотя об этом
все равно узнали, и кто-то позвонил старому ювелиру.
– Я слышал и эту историю, но мне казалось, что это
всего-навсего легенда.
– Мне об этом рассказал сам Расул-заде.
– И кто был этим недовольным? Он узнал, кто именно ему
звонил?
– Кто-то из стариков Каджаров, потомки которых остались в
республике. Возможно, что они серьезно не рассчитывали купить алмаз, но
помешать сделке могли. Семен Борисович ничего не боялся. И он приобрел этот
камень, несмотря на кровавую историю, которая всегда тянется за подобными
алмазами.
– Вы считаете, что алмаз все время был у Семена Борисовича?
– Почти уверен. Хотя он его никогда и никому не показывал. Я
предполагал, что в этом доме должны быть особые тайники, куда Измайловы прятали
свои самые крупные сокровища.
– Ничего у нас не было, – не выдержав его пристального
взгляда, буркнул Борис.
– Это не мое дело, – тактично заметил Марчиев, – но алмаз
хранился у Измайловых, в этом я никогда не сомневался.
– И сейчас его нет, – сообщил Дронго, игнорируя отчаянный
взгляд Бориса.
– Как это нет? – спокойно спросил Марчиев.
– Его украли…
– Откуда? Из этого дома или из бакинской квартиры?
– Это так принципиально?
– Безусловно. Если алмаз украли в бакинской квартире, это
понятно. Хотя и прискорбно. Тогда получается, что он бесследно исчез. Но Семен
Борисович был очень опытным человеком и не стал бы хранить такое сокровище в
бакинской квартире, даже учитывая, что там рядом находится здание Министерства
внутренних дел. А вот отсюда его украсть не могли. Просто физически невозможно.
Во дворе дома гуляют три собаки. И здесь все время бывают люди. Фатьма или
Гулам. И на улице перед новой синагогой тоже всегда есть люди. Одним словом,
отсюда он пропасть не мог.
– А если пропал? И именно отсюда?
– Тогда его украл кто-то из своих, – резонно заметил
Марчиев, – чужой бы сюда побоялся лезть, собаки его все равно бы не пустили.
Отсюда камень невозможно вынести. Поэтому, я думаю, что отсюда его нельзя было
украсть. Тогда получается, что вы ошибаетесь и он хранил свой алмаз в Баку.
– Он хранил его в этом доме, – пояснил Дронго, – и алмаз
пропал. Сразу после похорон Асиф и Борис начал его поиски, но ничего не нашли.
А вчера в своей квартире застрелили Валиду. Согласитесь, что это очень плохая
цепочка.
– И вы подозреваете кого-то конкретно? – спросил
помрачневший Марчиев.
– Никого. Пока никого. Но алмаз бесследно исчез, и оба брата
Измайловы делают все, чтобы его найти.
Марчиев прошел по комнате, обернулся к Дронго.
– В их окружении настоящую ценность алмаза мог знать только
один человек. Это я. Тогда получается, что самый главный подозреваемый тоже я.
– Пока нет. Но, возможно, вы правы. Я об этом подумаю, – без
тени улыбки заметил Дронго.
– Не шутите так на крови, – возмутился Марчиев, – я не очень
любил эту Валиду и считал ее женщиной с определенной репутацией, тем более что
очень многое узнал о ней. Но все равно это трагедия. Любое преступление – это
вызов обществу, вызов общепринятым нормам морали, если хотите.
– А если преступник считал, что он всего лишь выполняет свой
моральный долг? – поинтересовался Дронго. – Что тогда с ним делать?
– Я не судья, – ответил Зинур, – я всего лишь ювелир. Но
таким нужно давать пожизненный срок, чтобы не покушались на чужую жизнь. Хотя,
повторяю, эту женщину я не очень любил. И не понимал ее.
