— Ну-ну… Ольга, — окликнул он, когда я уже
собралась уходить.
— Что?
— Так… ничего. Куда сейчас?
— Домой.
— Привет Сашке.
— Спасибо.
Я отъехала от бара квартала на два, когда увидела джип
«Ниссан» с номерами нашего региона, но все равно стало ясно: по мою душу.
Подрезали меня так, что пришлось остановиться. Я вновь с тоской вспомнила о
газовом баллончике, но поспешила утешить себя: вряд ли они будут особенно
наглеть в центре города белым днем.
Дальше было вот что. Откуда-то возникли «Жигули» с надписью
«Милиция» и лихо затормозили перед джипом, из «Жигулей» высыпали бравые ребята
в форме и окружили «Ниссан», из которого показалось трио мордастых парней,
причем один из них хорошо был мне знаком, номер его мобильного я бережно
хранила у сердца.
Мужчины начали размахивать руками, бурно что-то обсуждая.
Никто не обращал на меня внимания. Пока я наблюдала за этой сценой, подкатили
еще «Жигули». Из них вышел Вешняков, подошел и распахнул дверь моей машины.
— Думаю, на некоторое время тебя оставят в
покое, — заявил он. — Надолго задержать их не получится, но несколько
часов на нарах пойдут парням на пользу.
— Вешняков, — улыбнулась я. — Я тебя люблю.
— А я тебя не очень. Просто хочу напомнить молодцам,
кто в нашем городе хозяин.
— Спасибо и на этом, — кивнула я и поехала домой.
В моей квартире царила тишина. Лукьянов отсутствовал, о
недавнем его гостеваний напоминал лишь халат, висевший в ванной. Не первый раз
Лукьянов внезапно появлялся в моей жизни, а потом так же внезапно исчезал. Я
принялась готовить обед, уверенная, что он даст о себе знать.
Так и получилось. Ближе к вечеру он позвонил мне на
мобильный.
— Детка, я хочу, чтобы ты приехала в одно местечко.
Постарайся не притащить за собой «хвост», поэтому свою приметную тачку оставь
дома. Жду на Вокзальной, тринадцатый дом. Свистеть умеешь?
— Как соловей.
— Ну вот, войдешь во двор и свистнешь.
Лукьянов отключился. Я спешно начала собираться, потом вызвала
такси. Доехала до Западного района и здесь вошла в универмаг. В нашем городе
встречаются довольно занятные местечки, и соседний переулок как раз был одним
из таких мест: из него можно было выйти на три улицы, если, конечно, знаешь,
как это сделать. Я знала и не раз этим пользовалась.
Через дверь с надписью «Служебный вход» я вошла в длинный
коридор, никем не замеченная пробежала его, толкнула железную дверь и оказалась
во дворе, где стояла фура под разгрузкой. Парни в комбинезонах сновали
туда-сюда, и до меня им не было никакого дела, это позволило мне, миновав двор,
выйти в узкий переулок. Держась за стену сарая, я взгромоздилась на мусорный
бак, а с него на крышу сарая и через две минуты была в соседнем дворе, где
ненароком спугнула собаку, которая дремала возле песочницы. Пёс хотел было
тявкнуть, но передумал, за что я поблагодарила его взглядом. Он отвернулся, а я
пошла себе дальше, выбралась на Никольскую, совершенно пустынную и без единого
фонаря, и припустилась бегом, радуясь, что бросила курить, это позволяет мне
теперь с легкостью выполнять физические упражнения.
Двадцать минут, и я уже на Вокзальной. Улица эта славилась
своими трущобами. Лет семь назад из ветхих домов начали выселять жильцов,
брошенные дома тут же облюбовали бомжи, выглядеть лучше от этого улица не
стала.
Дома стояли с выбитыми стеклами, крыши кое-где провалились.
Здесь собирались строить кинотеатр, потом раздумали из-за близости железной
дороги и удаленности от центра города. Территорию отдали под застройку, но те,
кто побогаче, ехать сюда особо не стремились. В результате возвели только один
жилой дом в двенадцать этажей, который не украсил район, а скорее напоминал
бельмо на глазу. В общем, препротивное местечко. С левой стороны бесконечная
вереница каких-то складов, с правой — развалюхи и дорога в колдобинах, теперь
еще и грязь непролазная. Фонарей здесь и в доброе время не водилось, а сейчас и
подавно. Я чертыхалась, рискуя впотьмах свернуть себе шею, и гадала, что здесь
понадобилось Лукьянову. Может, свел дружбу с бомжами, решив обрести тут
надежное убежище?
— И где этот тринадцатый дом? — пробубнила я,
вглядываясь в успевшие заржаветь таблички. Девятый, одиннадцатый, а вот, надо
полагать, тринадцатый. Он стоял чуть в стороне, обнесенный забором, правда,
сейчас забор рухнул, за ним раскинулась настоящая помойка. К дому прилегали еще
два ветхих строения в форме буквы П, сбоку виднелась арка, низкая и темная,
точно нора, в нее я и вошла, потому что Лукьянов велел свистнуть во дворе, а не
на улице.
Двор был узкий, грязный, но сюда падал свет из окна первого
этажа. Рядом с окном — дверь, обитая мешковиной, точно сейчас не двадцать
первый век, а середина прошлого.
Я подергала ручку, дверь была заперта, вздохнула и
засвистела мотивчик «У любви, как у пташки, крылья», получилось это у меня
неплохо. Через полминуты дверь распахнулась, а я совсем было собралась спросить
глупость, чтобы как-то объяснить свое появление здесь молодому человеку с
бородкой, пока не вспомнила, что так теперь выглядит Лукьянов.
— Заходи, — гостеприимно предложил он.
Вход с улицы вел прямо в кухню, где горел свет, окно было
занавешено тряпкой, которую даже самая буйная фантазия не позволяла назвать
шторой. Справа до половины разрушенная печь, слева у окна стоял табурет, дальше
дверь, ведущая в соседнюю комнату. Дверь была открыта, свет в комнате не горел,
но там кто-то возился и поскуливал. Наличие здесь какой-то жизни поначалу меня
удивило, а потом вызвало некоторое беспокойство.
— Я здесь, и что дальше? — вяло поинтересовалась
я.
— Надеюсь, ты проявила осторожность?
— Повышенную. Кстати, благодаря Вешнякову я на время
избавлена от назойливого любопытства. Кто у тебя там? Собака? — не
выдержала я. Насчет собаки я, конечно, пальцем в небо, какой черт она
Лукьянову? Но более ничего в голову не приходило. Кто еще может так
поскуливать?
— Сейчас увидишь. — Лукьянов вошел в соседнюю
комнату и щелкнул выключателем. Очам моим предстало удручающее зрелище. На
колченогом стуле, под одну из ножек которого был подложен для равновесия
кирпич, восседал мой недруг и начальник охраны Деда господин Ларионов. Хотя
слово «восседал» в данном случае не подходит. Вид он имел жалкий: руки, ноги
связаны, рот заклеен скотчем, на лице кровь, левое ухо выглядит как-то очень
подозрительно, волосы над ним слиплись от крови. В глазах слезы и смертная
мука.
Он всхлипывал, часто дыша, эти звуки я и приняла за скулеж.
Несмотря на давнюю неприязнь к Ларионову, увиденное меня отнюдь не порадовало.
