Во всяком случае, никаких действий после заявления не последовало. Если не считать за таковые попытку спрятать подрагивающие руки.
Офицеры понимающе переглянулись. Кому из русских незнакомо подобное состояние? Национальная болезнь, время от времени касающаяся едва ли не каждого.
Еще хорошо, что лекарство придумано давно. Пусть не спасает, но хоть делает существование терпимым.
Ширяев оглядел комнату, поднялся, принес три бокала и поставил их на придвинутый поближе к дивану столик. Его компаньон уже открывал принесенную с собой бутылку шипучего вина. Еще две извлек Григорий.
– Я не буду, – вяло возразил Флейшман.
Горло пересохло, как песок где-нибудь в Сахаре, однако одна мысль принять нечто с градусами вызывала содрогание.
– Куда ты денешься? – риторически спросил Сорокин, протягивая Юрию наполненный бокал.
– Нет, – не столько вымолвил, сколько промычал Флейшман.
– Пей. Легче станет. А то сейчас пользы от тебя как от одного животного известного продукта.
Флейшман и сам знал, что полегчает. Только как решиться на прием горячительного зелья после вчерашней гульбы?
– Мы же не ром предлагаем, а вино. Считай, как квас. Рассола в здешних краях не водится, – продолжал увещевать Сорокин.
При мысли о роме Юрия передернуло. Однако бокал он все-таки взял. Тот оказался неожиданно тяжелым, а может, настолько ослабла рука, и Флейшман едва успел второй рукой подхватить норовящую упасть посудину.
Две пары глаз внимательно следили за разыгравшейся в душе больного борьбой. Лекарство редко бывает приятным. И все-таки обычно человек принимает его, стараясь прекратить мучения.
– Твое здоровье, – не без иронии произнес тост Григорий.
Первый глоток был осторожен и мал. Словно Флейшман в самом деле подозревал наличие в бокале чего-то более существенного, чем слабоватое местное вино.
Пошло оно на удивление легко. Сказалась жажда, а градус в общем-то почти не чувствовался. Чуть-чуть, которое не считается.
Бокал опустел в два жадных глотка. Когда же руки с ним опустились, Сорокин деловито наполнил его опять.
На этот раз уговаривать Юрия не пришлось. Он выпил сразу, не дожидаясь соратников, и посмотрел, много ли осталось в бутылке. Словно нельзя было послать слугу за добавкой.
Голова продолжала побаливать. Однако чуть притихла жажда, да и вообще самочувствие стало относительно терпимым. Если бы еще вина было побольше…
– Мы с Гришей едем к Поншартрену, – объявил цель визита Сорокин. Они с Ширяевым сравнялись в чинах, однако в прошлой жизни Сорокин дослужился до старшего лейтенанта, а Григорий был всего лишь сержантом. И ни тот ни другой не забыли этого.
– Зачем? – Думать Флейшман был способен лишь с большим трудом. Спросить гораздо проще.
– Мы были у Наташи и Юли, – с оттенком понятного раздражения отозвался Ширяев.
Всегда трудно смотреть в глаза осиротевшей женщине, когда сам ты цел и невредим. Тут поневоле разозлишься и на себя, и на весь несправедливо устроенный мир.
– Подожди, Гриша, – поморщился более уравновешенный Сорокин. – Просто у Поншартрена в Англии явно существует разветвленная агентура. Очень уж он осведомлен обо всех деталях, связанных с флотом противников.
На лице Юрия было написано, что он все равно не понимает взаимосвязи между женщинами Кабанова и действующими в Британии французскими шпионами.
– Корабли не пропадают в бою бесследно. Значит, кто-то в Англии должен знать, чем закончился бой Командора, – терпеливо, как маленькому, пояснил Сорокин.
– Мы подумали, что Сергей не обязательно погиб, – поддержал Григорий. – Он мог вполне попасть в плен. Вот пусть Поншартрен и выясняет. Раз сам убедил Командора продолжать службу. Не захочет – дойдем до короля. Как кавалер ордена, Кабанов подчинен непосредственно ему. И вообще, сейчас же не сталинские годы. Плен за преступление не считается.
– Жан Барт побывал в плену и бежал. – Флейшману припомнились ходившие по Дюнкерку разговоры о главном французском капере.
– Вот! – Сорокин наставительно поднял палец.
– Пока человека не видели мертвым, убитым считать его нельзя, – оба офицера работали слаженным дуэтом.
– Точно. Ведь он вполне может оказаться там, – понятно и доходчиво пробормотал Флейшман. – За это обязательно надо выпить! Только распоряжусь…
Остановить его не успели, и через пять минут слуга уже расставлял на столике бутылки, а к ним – легкую закуску.
– Понемногу, и хватит, – предостерег Сорокин. – Мы после обеда отправляемся в дорогу.
– Но коньячку… – Теперь Юра уже был в состоянии без содрогания думать о существенных напитках. – За то, чтобы Командор нашелся!
Сейчас уже казалось неважным – где. Лишь бы был живой, а там всегда можно изобрести способ переправить его к команде. Вплоть до отчаянного налета на крепость, город, остров…
– Хорошо, что я должен делать? – Головная боль на некоторое время прошла, и Флейшман ощутил небольшой подъем.
Что сыграло роль – коньяк или надежда вновь встретиться с Командором, – он разбираться не хотел.
– Оставаться здесь. Наташа и Юля нуждаются, чтобы кто-то был с ними. Да и готовиться к переходу в Архангельск тоже надо, – пожал плечами Сорокин.
После распада команды единого авторитарного руководителя у путешественников во времени не было. Все по-прежнему признавали авторитет Командора, его связующую роль между военной и гражданской партиями. Теперь же, после исчезновения Кабанова, оставалось договариваться друг с другом в частном порядке.
Оставаться не хотелось. Флейшман прикинул свои возможности и уточнил распределение ролей:
– Я лучше съезжу в Дюнкерк к Барту. Он тоже может что-нибудь знать о Сергее.
– И опять нарвешься на англичан, – не согласился Сорокин.
– Я сказал: съезжу, а не схожу. Да и посмотрите, какая погода. Шторм на шторме. Тут надо быть отчаянным до предела. Без того удивляюсь, как британцы так вовремя оказались в нужном месте и в нужное время. Словно предупредил их кто… – Воспоминания о встрече с фрегатами не давали Флейшману покоя.
– Мало ли зачем во время войны выходят корабли? – отмахнулся от предположения Константин.
Флейшман вновь наполнил рюмки, но Григорий посмотрел на Сорокина и стал приподниматься:
– Мы пойдем. Нам еще ехать черт знает сколько.
– На посошок!
Еще одно магическое русское слово. Однако, выпив, офицеры действительно задерживаться не стали.
Юра проводил их до двери из комнаты. Он так и не обулся и шлепал по полу босыми ногами. Смысл напяливать туфли или сапоги, когда весь путь занимает несколько шагов!
