Через две минуты с кожаной папкой в руках и хмурым, сосредоточенным лицом он проходил через приемную. Федор Филиппович наперед знал все, что ему скажет генерал-лейтенант Огурцов: тот будет нервничать, требовать результаты. Так оно и получилось. Не успел Федор Филиппович переступить порог кабинета своего шефа, как тот поднялся из-за стола. На заместителе директора ФСБ была белая рубашка, галстук в тон пиджака. Бесцветные брови сведены к переносице. Под бровями зловеще сверкали глаза.
— Ну, Федор Филиппович, присаживайтесь, — с ходу, даже не поздоровавшись, начал Огурцов.
Потапчук сел, положил перед собой папку, извлек из кармана пиджака авторучку и посмотрел на шефа.
— Чем порадуете? Я вас с утра разыскивал. На шестнадцать ноль-ноль у меня назначена пресс-конференция. Естественно, меня станут теребить.
— Результатов пока нет, — коротко доложил Потапчук.
— Как это нет? Чем же вы занимаетесь и ваши люди? Нам нужен результат, — генерал-лейтенант принялся рассуждать о долге, чести и тому подобной дребедени, от которой у Потапчука завяли уши и, как ему показалось, начал даже поднывать только недавно вылеченный Яковом Наумовичем Кучером зуб.
«Ну когда же ты в конце концов угомонишься? И откуда в тебе столько энергии? Говорить можешь целых двадцать четыре часа в сутки!»
— Вы меня слушаете?
— Да-да, конечно! — промолвил генерал Потапчук.
— Вы записывайте все, что я вам говорю.
— Пока на память не жалуюсь.
— Нет, вы все-таки записывайте, — и генерал-лейтенант Огурцов принялся по пунктам задавать вопросы.
Через тридцать минут зазвенел телефон, и генерал-лейтенант схватил трубку.
— Можете быть свободны, — бросил он Потапчуку.
Звонил директор, это Потапчук понял по телефонному аппарату, трубку которого подобострастно прижимал к уху генерал-лейтенант Огурцов.
«Как вы мне все хуже горькой редьки надоели! Ну какой я тебе могу дать результат? Вся надежда на Слепого, он может дать результат. Но с результатом я пойду не к тебе, дорогой ты мой генерал-лейтенант, а пойду прямо к директору и буду разговаривать с ним.»
Потапчук закрылся у себя в кабинете, попросил помощника принести кофе и строго-настрого приказал, чтобы его ни с кем не соединяли и никого к нему в кабинет не пускали.
* * *
Глеб без труда отыскал нужный дом, Он припарковал свой серебристый «БМВ» рядом с «жигулями» и «москвичом». В этом доме, судя по машинам, жили люди небогатые, престижных иномарок во дворе не было. Он поднялся на третий этаж, остановился перед квартирой № 27 и позвонил. Он держал палец на кнопке недолго.
— Кто там? — раздался из-за двери голос.
Глеб улыбнулся так, как улыбался лишь женщинам — чуть-чуть застенчиво, но в то же время открыто и искренне.
И дверь, словно бы от его улыбки, открылась. За дверью стояла девушка лет семнадцати.
— Добрый день, — произнес Глеб.
Девушка смутилась. Вроде бы мужчина обыкновенный, но было в нем что-то такое, отчего румянец выступил на щеках у девушки в коротких джинсовых шортах.
— Вам кого? — с придыханием произнесла она и прижалась к стене, приглашая Глеба войти.
— Погодите, погодите, — произнес Сиверов, — может, я ошибся номером, а вы сразу так смело приглашает меня войти?
— Ой, извините, я даже не спросила, кто вы и к кому.
— Мне нужна Свиридова Клавдия Леонидовна.
— Ах, вам нужна мама! Ее нет, она в магазин вышла.
Глеб втянул воздух:
— У вас чем-то вкусным пахнет.
— Да, — кивнула девушка, — мама меня попросила присмотреть, картошка тушится, — она сказала о картошке так, словно там, в маленькой кухоньке, готовилось какое-то невероятное экзотическое блюдо, достойного того, чтобы быть поданным к королевскому столу.
— Жаль, — сказал Глеб.
— Вы по какому вопросу?
— Просто так, поручение к ней одно есть.
— Проходите, она скоро придет.
Глеб вошел в зал. Девушка бросилась убирать с дивана разбросанную одежду: халат, бейсболку, белье. Давно Глеб не бывал в квартирах, таких, как эта. Он безошибочно понял, и, наверное, только идиот не догадался бы, что женщина с дочкой живут одни.
— А вас как зовут? — на «вы» обратился к девушке Глеб.
— Я Светлана.
— А я Федор.
— Какое у вас, Федор, дело? — Светлане перед Глебом было не совсем удобно, словно она в своих легкомысленных шортах вошла в театр или в музей, хотя смотрел мужчина на нее абсолютно спокойно. И возможно, от этого спокойствия румянец то и дело приливал к щекам Светланы. Она уселась на край дивана, забросила ногу за ногу, затем тотчас сменила позу.
— Послушай, Светлана, — вдруг перешел на «ты» Глеб, подался немного вперед, — ты ведь с мамой была?
— Где? — спросила Светлана.
— Тогда, когда приехал Сергей Максимов со своим приятелем — французом?
— Вы журналист, что ли?
— Можно сказать, что журналист. Мы с Сергеем дружили, работали когда-то вместе. Я узнал, что случилось, и расстроился, словно потерял родного брата.
— Да, это ужасно. Там было столько крови, столько крови, ужас какой-то! Я таких кошмаров даже в кино не видела!
— Ладно, Светлана, не думай об этом. Вспомни хорошенько, что ты видела в квартире?
— Когда?
— Не в тот момент, когда вы с мамой пришли, а в первый раз?
— В первый раз? — Светлана задумалась. — Что мы могли видеть? Мы принесли еду, мама поставила меня к плите — разогревать, затем я мыла окна, а мама продолжала готовить.
— Вещи какие-нибудь ты помнишь?
— В смысле?
— С какими вещами в руках вошли в квартиру Сергей и француз?
— Вещи… вещи… Чемоданы были, сумка, какая-то картина, завернутая в кроссворд, я первый раз такой большой кроссворд увидела…
— Картина точно была?
— Ну да, — произнесла девушка. — Абсолютно точно, картина была, шпагатом таким серым перевязана. Плакат еще кое-где был скотчем заклеен.
— Естественно, какая картина, ты не видела?
— Нет. Как же я могла увидеть, если она была завернута?
— Понятно, — произнес Глеб. — Ужасно все это.
— И не говорите. Я с французом поближе хотела познакомиться, он симпатичный, мне такие нравятся.
— Ух ты! — хмыкнул Глеб.
— Да. А что, я уже взрослая девушка. А потом… ужас… даже вспоминать не хочу.
