Данбар Уиппл удивленно взглянул на Вулфа.
– Вы серьезно? Какой другой мотив им нужен, когда речь идет о негре и белой девушке?
– Ну, вы преувеличиваете. Нью-Йорк, конечно, не Утопия, но вместе с тем мы с вами не на Юге живем.
– Верно. На Юге я сейчас не сидел бы в большой, прекрасно обставленной комнате и не беседовал бы со знаменитым частным детективом. Здесь, в Нью-Йорке, действуют осторожнее и готовятся тщательнее, однако и здесь, когда речь идет о негре, мотив считается само собой разумеющимся. Негр – это черномазый мерзавец, уже от рождения наделенный всеми дурными качествами, которых у белого нет и не может быть. Чепуха, скажете вы, но именно так обстоит дело у нас в Америке.
– Среди подонков – да. Среди идиотов и болванов.
– Многие так рассуждают. Многие избегают употреблять само слово «черномазый», но оно пронизывает все их мышление. Оно таится где-то в укромном уголке сознания и время от времени дает о себе знать. Некоторые даже не подозревают об этом, но факт есть факт. Вот почему сидя там на кровати, я понимал, что бежать и нельзя и бесполезно.
– Разумный поступок. Как бы тщательно вы ни спрятали труп, его все равно обнаружили бы, и это означало бы ваш конец, – Вулф покачал головой. – Рассуждения по поводу слова «черномазый» мешают вам трезво смотреть на вещи. Разве вы сами не употребляете слова, о которых в спокойном состоянии и не вспомнили бы? Например, «толстая обезьяна». Что ж, я должен, следовательно, сделать вывод, что человек, похожий на обезьяну или просто полный, не может рассчитывать на уважительное отношение с вашей стороны? Я не делаю такого вывода. Подсознание – это какая-то причудливая комбинация выгребной ямы с чудесным садом. Только небесам известно, какие синонимы слова «женщина» таятся во мне, и я рад, что сам этого не знаю. Мистер Уиппл, – продолжал Вулф, поворачиваясь к отцу юноши, – самое лучшее, что я могу сделать для вас и вашего сына, – покормить вас. Ну, скажем, омлетом с грибами и салатом. Вы любите салат из водяного кресса?
– Вы, следовательно, отказываетесь нам помочь? – грустно спросил Уиппл.
– Не в состоянии. Отвести удар я не могу поскольку он уже нанесен. Ваше предположение о том, что сыну будет предъявлено обвинение в убийстве, вероятно, не подтвердится. И не расстраивайтесь.
Уиппл скривил губы.
– Грибы и кресс водяной… Нет уж, спасибо. – Из внутреннего кармана пиджака он достал чековую книжку. – Сколько я вам должен?
– Нисколько. Это я был вам должен.
– Я имею в виду поездку мистера Гудвина в Расин.
– Мы предприняли ее, не заручившись вашим согласием. Я сам послал его в Расин. – Вулф отодвинул кресло и поднялся. – Прошу извинить, мне предстоит еще одно свидание. Сожалею, что взялся выполнить ваше поручение; я поступил опрометчиво. Примите мое соболезнование по поводу постигшего вас несчастья.
Вулф направился к двери. Насчет свидания он говорил неправду. Было 3 часа 47 минут, а с четырех до шести он обычно возился в оранжерее со своими орхидеями.
Глава 5
Прошло пятьдесят часов. Как и все, я узнаю о том, что происходит на белом свете, из самых различных источников: из газет и журналов, радио- и телепередач, от таксистов и болтливых людей, от друзей и врагов. Но помимо этого у меня есть два особых источника: Лон Коэн – доверенный помощник издателя «Газетт» – и женщина, состоящая в близких (отнюдь не семейных) отношениях с весьма уважаемым гражданином, которому я когда-то оказал большую услугу. Однако сведения об аресте Данбара Уиппла я получил от самого инспектора Кремера из уголовной полиции – я не могу назвать его врагом, но и к числу друзей не отнес бы.
В течение последующих двух суток я не только внимательно читал газеты, но раза два звонил Лону Коэну, чтобы узнать, не раздобыла ли редакция в связи с убийством Сюзанны Брук нечто такое, что пока не находит нужным предавать гласности. Он ответил отрицательно; нельзя же было назвать сенсационной новостью тот факт, что Кеннет, брат мисс Брук, влепил пощечину помощнику окружного прокурора, а родственники Сюзанны, если верить слухам, пытаются замять сплетню, будто она была в положении. Кстати, и слухи, и сплетня не соответствовали действительности. Что касается газет, то в них приводились такие, например, детали: в сумочке, лежавшей на столике в квартире, оказалось больше ста долларов; на платье у мисс Брук была дорогая золотая брошка, а на пальце – кольцо с большим изумрудом (кольцо я у нее видел); в день убийства, незадолго до восьми часов вечера, она купила бутылку вина в магазине самообслуживания и немного закуски в кафе; мать мисс Брук убита горем, и получить у нее интервью невозможно; почти все сотрудники КЗГП подверглись допросу или допрашиваются, и все такое прочее. Репортеры из «Новостей» где-то, раскопали и напечатали несколько снимков Сюзанны Брук в пикантном купальном костюме на пляже в Пуэрто-Рико, однако «Газетт» побила своих конкурентов, поместив снимок красивого, жизнерадостного Данбара Уиппла.
Я не удивился, когда в четверг вечером, в начале седьмого, к нам пожаловал инспектор Кремер. Я ждал либо его, либо сержанта Перли Стеббинса, либо телефонного звонка из полиции с полудня среды, с той минуты, когда мне позвонила Лили Роуэн и сообщила, что у нее побывало некое полицейское лицо. Разумеется, полиция не замедлила установить, как и полагалось в таких случаях, чем Сюзанна Брук занималась в последнее время; разумеется, кто-то из КЗГП сообщил полиции о ленче у мисс Роуэн и о ее пожертвовании; разумеется, полицейские беседовали с Лили, и та сообщила им обо мне, ибо все равно это сделал бы кто-нибудь другой, ну хотя бы швейцар. Вот почему я ожидал визита из полиции. Услыхав звонок, я посмотрел в окно и увидел на крыльце дородную фигуру Кремера, его багровое лицо, затененное полями поношенной фетровой шляпы.
– А вы, оказывается, не торопитесь, – раздраженно заметил я, открыв дверь. – Мы ждем вас уже несколько дней.
На этот раз Кремер поздоровался. Говорю на «этот раз» потому, что он не всегда удостаивал нас такой чести, а чаще молча проходил в кабинет. Тот факт, что он поздоровался и даже поблагодарил меня, когда я взял у него пальто и шляпу, показывал, что он явился к нам не требовать, а просить. Представ перед Вулфом, он, разумеется, не протянул ему руки, он знал, что тот не любит рукопожатий, но, усевшись, попытался завязать светский разговор.
– Так как же наши орхидеи? – поинтересовался он.
– Благодарю вас, сносно, – удивленно ответил Вулф. – Милтония Роезли выбросила четырнадцать стебельков.
– Ну и ну! Вы очень заняты? Я не помешал?
– Нет, сэр.
– И не ведете никакого расследования?
– Нет, сэр.
– Гм. А мне казалось, что вы работаете на Данбара Уиппла. Я считал, что он, возможно, договорился с вами во вторник, когда посетил вас вместе со своим отцом.
– Нет. Я решил, что ему в общем-то ничего не угрожает, а потому не требуются и мои услуги.
– Возможно, возможно, – кивнул Кремер. – Но возможно также, что вы серьезно заподозрили его в убийстве и решили заблаговременно отказаться от дальнейшего расследования. Я сказал «отказаться от дальнейшего расследования», ибо кое о чем вы все же договаривались с его папашей.
