Но не это беспокоило каждого командира, идущего на ту сторону. Немецкие ученые из биологических научных учреждений добились совершенно потрясающих результатов в создании новых подвидов самого страшного противника любого диверсанта. Чьи дальние родственники пытались попробовать на вкус группу Куминова не так давно, во время бурана.
Основные и самые главные враги каждого разведчика могут отличаться внешне друг от друга, несмотря на общие корни. Этому всегда способствует регион их применения и особенности местности. Не в малой степени этому же способствуют устоявшиеся взгляды владельцев этих самых противников. Эти враги передвигаются на четырех лапах, сильных и быстрых. У каждого в жадно оскаленной пасти, из которой рвется наружу рык, находятся снежно-белые острые клыки. И у любого из них, рыжих, палевых, угольно-черных, разной степени косматости и длинношерстности есть самый главный прибор нахождения диверсантов противника: нос, покрытый черной мокрой кожей.
На вооружении кинологических служб противодиверсионных частей немцев состояло две главных породы собак: овчарки и терьеры. Первые в основной своей массе отвечали за охрану важных объектов. Обыкновенно ходили в паре с кем-то из патрульных либо бегали вдоль натянутой проволоки, идущей по периметру вверенного участка. Умных, черно-рыжих немецких овчарок Куминов ненавидел всей своей диверсантской душой и понимал, что после войны ни за что не заведет себе хотя бы похожую собаку. Ему доводилось убивать их с помощью оружия при минировании железнодорожных станций, как в Асекеево, к примеру. И отбиваться пару раз с помощью одного ножа, чтобы не привлекать внимания часовых. Спасло его только то, что собаки не подали голоса, в обоих случаях сразу ринувшись в бесшумную атаку. А вот терьеры…
Тут подножку разведчикам поставили ребята из НКВД. Это их кинологи еще в далеких тридцатых вывели черных, издалека очень добродушных псов, покрытых густой, как у баранов, шерстью. Специально созданные для охраны объектов ГУЛАГа и прочих, зачастую секретных, объектов Наркомата, собаки были страшны и очень опасны. Не боящиеся сильных морозов, высокие и мощные, снабженные прекрасным наследством от своих охотничьих предков. То есть улучшенным чутьем, позволяющим брать даже самый слабый след и идти по нему за беглецом. Немцев Куминов никогда бы не назвал глупцами или дурнями, и в данном случае они в очередной раз подтвердили свою механическую прагматичность. Зачем мучаться и ломать голову над решением проблемы выслеживания и захвата опасных противников, пытаться вывести из хорошей овчарки еще лучшую, когда есть черные терьеры?
Именно так, следует полагать, и подумала какая-то умная голова в Берлине, отдавая приказ о поиске и доставке в Германию собак, находившихся на пищевом довольствии в любом лагере на захваченных территориях СССР. А уж там, в специальных, оборудованных по последнему слову науки и техники питомниках будет кому над ними подумать. Так оно и вышло.
И Куминов абсолютно верно подозревал наличие в пролетавших над ними, рокочущих вертолетах наличие своих «заклятых» четвероногих друзей. Немецкие специалисты добились многого, в том числе и того, что характеристики породы выросли многократно. Даже после переброски на необходимый участок с помощью машин звери брали след практически сразу. Если он, след, был. Никаких сомнений в способностях своих ищеек немецкие солдаты не испытывали. Собаководы, впервые получавшие высоких, обманчиво неторопливых и ленивых крепышей с густой черной шерстью, поражались получаемой с ними сопроводительной информации.
Щенки, выведенные в начале пятидесятых, спокойно реагировали на переезды в металлических недрах автомобилей, бронетехники и вертолетов. Запахи топлива и смазки ни капли не нарушали первоклассный нюх, не мешали поиску. Нервная система новых псов спокойно реагировала на рычание армейских двигателей, выстрелы из стрелкового оружия и даже на залпы артиллерии. Они были неприхотливы, преданны хозяевам и люто злобны к тем, кого должны были искать.
Приди в голову что-то заподозрившего Фрица, Дитриха или Карла, командующего группой, мысль о неожиданной высадке – и все. Тогда операцию можно будет считать наполовину проваленной. Терьеры возьмут след лыжников, и дальше помочь сможет только самоотверженность части группы, оставшейся прикрывать отход. Но даже и тогда исход операции на невидимой чаше весов начинает склоняться не в пользу капитана Куминова и его солдат. Информация об обнаруженной группе советских диверсантов и ушедших от преследования немедленно облетит все необходимые чины немецкого командования. Меры предосторожности и охраны всех режимных объектов немедленно усилятся, и возможностей проникновения в подземелья Куйбышева станет меньше в разы.
Капитан сплюнул, провожая взглядом удаляющийся красноватый маячок на хвосте второй машины, и перекрестился. Незаметно, так как комсомольцу такого не полагается. Не говоря уже про кандидата в члены ВКП(б)
[17]
. На этот раз вроде бы пронесло, вроде бы… Его не отпускала мысль о том, что немцы полностью осознают уровень опасности для объекта «Берлога», и чем дальше РДГ углубляется в территории, которые фрицы контролируют, тем сильнее внимание. Во всяком случае он не мог вспомнить, чтобы такие меры предосторожности, в виде частых воздушных патрулей, встречались ему ранее. Это было плохо, очень плохо. Риск наткнуться на наземную мобильную группу невероятно возрос.
– Расул? – он окликнул башкира, бежавшего впереди.
– Да, командир? – тот оглянулся, не останавливаясь.
– Передай по цепочке про привал. Лейтенанта и Воронкова ко мне.
– Понял.
Куминов высматривал впереди что-нибудь, что скроет их от немецких летунов. То же самое, судя по всему, делал и Воронков, который неожиданно свернул в сторону. Капитан быстро понял, что сержант устремился к нескольким невысоким елкам, торчавшим кучкой слева по ходу группы. Ну что же, самое оно для небольшого привала. Издалека было заметны густые пушистые верхушки с ветками, которые скроют группу из вида. Тут и прожектор не поможет.
Группа уходила под деревья плавным поворотом, стараясь не выбиваться из одной на всех еле видной лыжни. Куминов оглянулся на замыкающих сзади Эйхвальда с Сафиным и сам нырнул под пушистые ветви, густо накрытые снегом. Упал он только на Сашу, бегущую перед ним. Никто из разведчиков ветвей не задевал.
– Так… Пчелкин, Шабанов, Шутяк, в охранение. – Куминов отстегнул крепления. – Саша, падай на мой рюкзак и ноги задери на ствол вот этой елки. Снегом разрешаю только лицо вытереть, а не жр… есть. Воду небольшими глотками, это ко всем относится. Воронков, Хрусталев, Эйхвальд, ко мне. Расул, проверь и перевяжи Камиля. Сафин… проверь укладку у нашего профессора, что-то у нее ранец на зад съезжал. Тихо, Саша, отдыхай. Привал на пятнадцать минут, используй его как необходимо организму.
Рюкзак снял только сам Куминов, остальные не стали. Ни к чему, не время. Саша пусть отдыхает. Если что, умеючи подхватить и закинуть на привычные плечи – дело плевое. Снег хрустеть уже прекратил, командиры подошли практически бесшумно. Воронков отстегнул плащ-палатку, закрепленную сверху объемного немецкого ранца, что носил Эйхвальд, накинул на уже поставленные остальными торчком лыжи. Получилось небольшое укрытие, где можно рассмотреть карту, подсвечивая ее фонариком и не опасаясь, что кто-то заметит. Скоро из-под плотного брезента торчали только ноги всех четверых.
