— Правильное решение! — одобрил Леня. —
Телефончик для связи оставь на всякий пожарный…
Стас посмотрел ему в глаза и не посмел отказать.
Позвонил Ухо и сообщил, что объявился Комар, слезно
благодарил за машину и умолял сделать поскорее, потому что у него якобы есть на
нее уже покупатель.
— Спросил я у него, кто такие те ребята, что битый
автобус ему отдали, так он даже с лица сбледнул, до того их боится, —
посмеиваясь, сообщил Ухо. — Говорит, что главный у них некий Шершень, я
про него слышал раньше, но ничего обнадеживающего. Надо бы от него подальше
держаться, скверный тип, слову своему не хозяин — скажет одно и тут же все
по-другому повернет. Оттого Комар и торопится с машиной, боится, как бы эти не
передумали…
— Что, Шершень этот, — авторитетный, при
деньгах? — спросил Маркиз, держа в голове мысль о дорогущей марке.
— В принципе да, — осторожно ответил Ухо, —
то есть Комару-то и тыща баксов большие деньги. Шершень, конечно, птица более
высокого полета, однако, понятно, не олигарх. Сейчас жутко злой, его ребята
тоже землю носом роют, какого-то старого козла ищут. А когда найдут, мало ему
не покажется.
— Кого ищут? — насторожился Леня. — Старика,
говоришь?
— У них во время той аварии старикан сбежал. Кто такой
— Комар не знает…
«Зато я, кажется, знаю, — подумал Маркиз, — ай да
старичок Прохор Петрович! Силен, сумел от профессионалов сбежать. Впрочем,
какие же они профессионалы, если позволили себя усыпить, как белых лабораторных
мышей!»
— Слыхала? — спросил он попугаиху Марусю,
высунувшую любопытный клюв из клетки. — Вот бы с твоим хозяином
побеседовать, много интересного узнали бы! С виду такой приличный старичок —
опера там, Верди-Пуччини, а сам…
— Вер-рди, Вер-рди! Тр-равиата! — заорала
попугаиха. — Сопр-рано! Колор-ратура!
— Ну вот, опять ты за свое, — расстроился
Леня, — хоть бы что полезное сказала.
— Пр-ремьер-ра! Пар-ртер-р! Галер-рка! Контр-рамарка!
Р-римма Бор-рисовна!
— Постой-постой, — заинтересовалась появившаяся
Лола, — говоришь, Римма Борисовна?
— Шедевр-р! — подтвердила Маруся.
— Ну надо же, как я раньше-то не догадалась! —
обрадовалась Лола. — Ну конечно же, Римма Борисовна!
— Ты, случаем, не рехнулась? — осведомился
Маркиз. — От попугая заразилась…
— Попугай, к твоему сведению, совершенно
нормальный! — рассердилась Лола. — А сумасшествие незаразно, это
врожденное, как и клинический дебилизм! У некоторых встречается… не будем,
конечно, указывать пальцами…
Леня слишком хорошо знал свою боевую подругу, чтобы
обижаться на ее слова, сказанные не всерьез, а мимолетом, — просто Лолка,
как любая женщина, всегда норовит оставить за собой последнее слово. И еще он
понял, что спорит Лола не просто так — имеется у нее в мыслях кое-что полезное.
— Ладно, — миролюбиво сказал он, —
рассказывай про Римму Борисовну. Откуда ты ее знаешь?
— Римма Борисовна! — Лола закатила глаза. —
Это такая женщина… не описать! Она связана с театром…
— Что, самая главная чиновница в управлении культуры?
— Бери выше!
— Что, неужели в Министерстве культуры? Откуда у тебя
такие знакомства?
— Еще выше! Она билеты распространяет!
— Ну, сказала… — протянул Леня, — это раньше,
во времена всеобщего дефицита, ее должность хлебная была, а теперь все в деньги
упирается — заплати хоть вдесятеро, и любые билеты будут! Еще и на дом принесут
за отдельную доплату…
— Ох, Ленька, — Лола не стала издеваться и
презрительно морщиться, — ну какой же ты… Настоящих-то театралов с
деньгами очень мало. А хороший спектакль поглядеть хочется… Вот Римма людям и
помогает… Ты понимаешь, она по-настоящему влюблена в театр! Вот как раньше было
— в прошлом, а то и в позапрошлом веке! Всех артистов по именам знает, со всеми
знакома, все спектакли сама видела… Зрители у нее все наперечет, со всеми в
контакте, сама позвонит, сама билеты на хороший спектакль отложит! А самое
главное — именно она решает, какой спектакль в этом году нужно смотреть, а
какой — ни в коем случае!
— Серьезно, что ли? А я-то думал, что это зависит от
театральных критиков, от жюри конкурсов, наконец, от самих зрителей…
— Вот именно — от зрителей! А зрителям Римма Борисовна
и такие, как она, вовремя подсказывают, на какой спектакль стоит пойти. То есть
именно она создает общественное мнение. А без этого мнения не будет ни
переполненных залов, ни горячего приема публики, ни, само собой, всех этих
премий и хвалебных отзывов в прессе!
— Ну-ну, — хмыкнул Леня, — а ты ее откуда
знаешь?
И тут же прикусил язык, потому что Лола посмотрела на него с
глубокой обидой.
— Вот ты всегда так, — голос ее прерывался, —
нарочно меня принижаешь! Нарочно делаешь вид, что я — никто! Я — актриса,
настоящая! И если сейчас не работаю, то это только вопрос времени! И если ты
будешь относиться ко мне по-свински…
Хотя в глубине души Леня был уверен, что Лола никогда не
вернется в театр, потому что в свое время ей осточертели тамошние порядки и
зависть коллег, к тому же Лолиной врожденной лени очень не нравилось
подниматься утром и тащиться на многочасовые репетиции, сейчас он немного
испугался. Вдруг и вправду Лолка взбрыкнет и поступит в какой-нибудь
задрипанный театрик ему, Лене, назло? Разумеется, больше месяца она там не
продержится, но за это время сумеет истрепать Лене и животным все нервы. Да и
дело пострадает…
Разумеется, Леня испугался совсем чуть-чуть, но притворился,
что испугался ужасно. Конечно, в отличие от Лолы он никогда не играл в театре,
но при его профессии актерские способности просто необходимы. Он постарался
измениться в лице и прижал руки к якобы колотившемуся сердцу, а потом с размаху
плюхнулся на стул, как будто ноги его не держат. Стул при этом едва не
сломался.
Лола взглянула на него искоса и полностью удовлетворилась
полученным эффектом.
— Уж и не знаю, — проговорил Леня
запинаясь, — можно ли тебя пускать к этой самой Римме Борисовне… Вспомнишь
про театр… как бы тебя опять не потянуло на старое…
— Да ладно, — Лола подбежала и чмокнула его в
щеку, — мне полезно сменить обстановку, развеюсь немного. Пу И не возьму,
он в театре все равно ничего не понимает…
В фойе Драматического театра толпилась публика.
Завзятые театралы, большую часть которых составляли женщины
от тридцати до шестидесяти лет с неизгладимой печатью интеллигентности на лице,
окружали раскладной столик, за которым сидела ухоженная дама с длинными
темно-рыжими волосами, в зеленом шелковом концертном платье с глубоким декольте
и с выражением собственного достоинства на холеном лице.
Увидев ее первый раз, можно было подумать, что перед вами —
известная оперная певица или как минимум концертмейстер с большим стажем. Дама
и на самом деле служила искусству, но несколько иным способом: она продавала
театральные билеты.
