Далее я коротко сообщила то, что мне удалось узнать. Сергеев
что-то невнятно пробормотал, и я с ним простилась. То, что Коля быстро ожил и
полез в окно со жгучим желанием встретиться с дружком, наводило на кое-какие
мысли. К примеру, Шестаков мог все-таки рассказать, зачем пожаловал в наш
город. Шеля бросился к дружку предупредить, что в его жизни появилась я и
заинтересовалась Кислицыным. Хотя возможен и другой вариант: парень просто
хотел погреть на этом деле руки, мол, предупредил и заслужил награду. Если
учесть, в каком он состоянии, второе даже вероятнее. В любом случае
вырисовывалось нечто любопытное. Шестаков приезжает сюда по некоему делу, в
котором фигурирует киллер. Очень возможно, что Кислицын к этому делу тоже имеет
отношение, прямое или косвенное. Шестаков навещает бывшего дружка, и в результате
обоюдной глупости они попадают в переделку. Шелю спасают ноги, а Шестаков
оказывается в больнице и начинает бредить. Кому-то становится известно
содержание бреда, и от парня спешат избавиться, при этом задействовав все того
же Кислицына. Возле палаты дежурит знакомый Кислицыну милиционер, так что
отвлечь его и освободить дорогу убийце, дело двух минут. Пока вроде бы складно.
Двигаем дальше. По словам Алексея, Шохин, чьим доверенным лицом является
Кислицын, серьезным человеком не был, следовательно, если киллер не бред, Шохин
в этой истории лишь винтик. Значит, берем выше. Выше нас, по словам того же
Алексея, некто Валя. Зачем же понадобился киллер? Например, он желает разрешить
некую проблему. И пусть себе. Но Валя обязан согласовывать свои действия с ТТ,
как народная молва окрестила моего сердечного друга Тимура Тагаева, и тогда
выходит, что киллер понадобился ТТ. Если Шестакова застрелили, не дождавшись,
когда он умрет сам, киллер человек серьезный и его берегут, а, следовательно,
цель у него тоже чрезвычайно серьезная. Кто? Вот тут мне вновь сделалось не по
себе, потому что в сочетании с беспокойством Ларионова и Дедовым «разберись»
все выстраивалось в некую схему. Однако в кровожадность Тимура мне упорно не
верилось. Он вовсе не обязан знать, что вытворяют его подопечные, и уж тем
более не обязан участвовать в их делишках. Если бы я могла задать Тимуру
вопросы, а он на них ответить, многое бы прояснилось. Но об этом и мечтать не
приходится.
Я направилась к своему дому, наблюдая в окно за стайками
молодежи, возбужденными и вроде бы даже счастливыми в этот теплый субботний
вечер. «Вот именно вечер», — взглянув на часы, вздохнула я. Сворачивая к
дому, я надеялась увидеть свет в гостиной. Но окна были темными. Машины Тимура
в гараже нет, как нет в квартире его самого и Сашки. Я прошла на кухню,
вспомнила, что весь день ничего не ела, и разогрела ужин в микроволновке,
поглядывая на телефон.
Сняла трубку и набрала номер. На этот раз Тимур ответил.
Голос его звучал ровно, ни намека на недовольство.
— Ты где? — спросила я.
— На даче.
— Я несколько раз звонила.
— Да, я видел. Мы только что вернулись, катались на
яхте. Мобильный забыл на причале.
— Как прогулка?
— Отлично. У тебя как дела?
— Собираюсь ужинать. Мне приехать?
— Думаю, нет смысла. Рано утром я поеду в город, а ты
любишь поспать. Встретимся завтра.
— Как там Сашка?
— Яхта ему не понравилась. Кажется, он на меня здорово
разозлился. Целую.
Тимур отключился, а я с тоской посмотрела на телефон,
продолжая держать трубку в руке. Потом поужинала и решила лечь спать. Беда в
том, что я не только терпеть не могу рано вставать, но и рано ложиться. Уснуть
все равно не удастся. Однако я все-таки устроилась перед телевизором, прикрыв
ноги пледом, и закрыла глаза. Выдержала минут сорок, затем спустилась в гараж.
До дачи Тимура тридцать километров, я преодолела их в
рекордные сроки, запрещая себе думать, что скажу ему при встрече. Ничего не
буду говорить, сяду рядом, выпью чаю…
Дом был двухэтажный, с открытой верандой. Я подняла голову,
веранда была пуста. Я бросила машину возле ворот и вошла в калитку. Дверь в дом
открыта, из гостиной доносился женский голос. Сердце вдруг сжалось, и я замерла
на месте, прежде чем сообразила, что работает телевизор.
— Черт, — сказала я, удивляясь самой себе, и вошла
в гостиную.
В камине догорали поленья, Тимур с Сашкой играли в шахматы,
то есть Сашка сидел в кресле напротив и таращил глаза на шахматную доску. Тимур
подпер голову руками, пробормотал:
— Должен тебе сказать, ты очень умный пес.
Умный пес наконец-то обратил на меня внимание и робко
тявкнул. Тимур сказал, не поворачивая головы:
— Привет. Все-таки приехала?
— Конечно. Что мне в пустой квартире делать? Сашка
выигрывает?
— В третий раз.
— Он гений.
— Я ему об этом уже говорил.
— Можно мне доиграть партию за эту гениальную собаку?
— Если он не возражает.
Я не очень вежливо подвинула Сашку и устроилась в кресле.
Мне было далеко до его гениальности, выиграл Тимур.
— Знаешь, — сказала я, когда мы пили чай, — я
услышала женский голос и здорово испугалась. Подумала, вдруг ты…
— Это самолюбие, — равнодушно заметил
Тимур. — Ничего общего с любовью не имеет.
— У меня к тебе большая просьба, — сказала я со
злостью. — Не отпихивай меня обеими руками.
— У меня такое чувство, что я вцепился в тебя обеими
руками, а ты изо всех сил стараешься вырваться.
— Это не так.
— Наверное, мне просто кажется.
— Тимур…
Но он перебил меня:
— Знаешь, в чем твоя беда? Ты хороший человек, Ольга.
Ты не любишь делать больно. Другим. Только себе.
Мне очень хотелось подойти к нему, обнять и зареветь. И сказать,
что мне действительно очень больно, но не потому, что я желала бы вырваться, а
потому, что не умею сказать, как хотела бы остаться. Но я знала, что буду
сидеть в кресле, допью свой чай, болтая о пустяках.
— Опять какое-нибудь убийство? — спросил Тимур.
— С чего ты взял?
— Ты хмуришь лоб.
— По-твоему, я способна думать только об убийствах?
— Наверное, нет. Это имеет отношение к убийству в
больнице?
— Ты знаешь?
— Слышал, — пожал он плечами. — В конце
концов, мы живем в одном городе. Так я угадал?
— Да.
