Алтарь был поистине великолепен: изысканная лепнина на потолке, мраморные скульптуры, несомненно выполненные очень талантливым мастером, золотые украшения, сияющие в солнечных лучах, проникающих сюда через цветное стекло, и потрясающая живопись. Именно сюжеты этих картин повергли меня в такой шок. Вместо привычных религиозных сцен из Библии я увидела напротив, в самой глубине, искусно выполненное изображение… дьявола. Честно говоря, поначалу я решила, что мне померещилось. Я поморгала и посмотрела по сторонам. Служба шла своим чередом. Глаза всех присутствующих были обращены к алтарю. Голос священника, читающего проповедь, гулко отдавался под высокими сводами.
Неужели они ничего не видят? Я с опаской покосилась на картину. Никуда он не делся, этот дьявол, смотрит словно прямо на меня, на тонких губах насмешливая улыбка. Я, пораженная, не могла отвести взгляд от чересчур реалистичного изображения. В конце концов я убедилась, что это всего лишь картина, совершенно неуместная в таком месте, на мой взгляд, и все-таки – существующая.
Когда я немного пришла в себя, то сделала еще одно открытие: позади фигуры сатаны ясно просматривались более привычные воздушные фигуры ангелов с белоснежными крыльями. Но дальше опять начиналась какая-то чертовщина. На левой и правой сторонах триптиха были изображены какие-то черно-оранжевые ящерицы. Причем в таком количестве, что у меня зарябило в глазах. До меня не сразу дошло, что это саламандры, духи огня. Час от часу не легче: сначала Люцифер, теперь вот саламандры. Да что здесь происходит?! Это же не что иное, как символы каббалистики! Огонь, Воздух… О, вон и Вода, в тех двух больших серебряных чашах, что по обе стороны от дьявола. Сам Люцифер – это, конечно, Земля.
Итак, что мы имеем? Действительно уникальную церковь, мадам Габриэла была права на все сто. Должно быть какое-то объяснение тому, что в алтаре разместились эти странные изображения. Кто, когда и зачем это сделал? И главное – почему местные жители согласились с таким положением вещей? Они воспринимают это как должное и при этом ни капельки не похожи на сатанистов или сектантов. Во всем остальном служба вполне традиционная.
Я обернулась к Ритке, желая узнать, какое впечатление произвел на нее необычный иконостас, но ей было не до меня. Сомневаюсь, что она вообще что-нибудь видела, так как сидела, уставившись в одну точку возле окна. Проследив за ее взглядом, я обнаружила вчерашнего блондина из кафе вместе с его заносчивым приятелем. К радости моей подруги, сегодня они были без «конвоя» – прекрасная блондинка отсутствовала.
Я вздохнула. Теперь Ритку не волнуют никакие чудеса и говорить ей о чем-либо совершенно бесполезно. Я осторожно принялась рассматривать присутствующих. Это оказалось гораздо более увлекательным, чем можно было подумать.
Габриэла говорила правду: туристов действительно было много. И теперь это не казалось мне таким удивительным. Выделить их в толпе местных жителей было нетрудно. Дело даже не в ярких, легкомысленных нарядах и неизменной фото– и видеоаппаратуре – постоянных спутниках любого уважающего себя путешественника, а в выражении праздного любопытства на лицах.
Местные, одетые скромно и сдержанно, выглядели торжественно и строго. Должна признаться, даже в наших возродившихся в последнее время храмах не часто увидишь такую искреннюю веру. Вот только во что они верят? В бога или…
Я не считаю себя глубоко верующим человеком, и все же было что-то кощунственное в том, что происходило в этой церкви. Мне захотелось побыстрее выйти отсюда на свежий воздух.
Шепнув Ритке, что подожду ее на улице, я пробралась к выходу и только здесь почувствовала себя лучше.
Скоро обнаружилось, что я не единственная, кто покинул службу раньше времени. Возле церковной стены я заметила забавного толстяка лет пятидесяти. На его носу задорно поблескивали круглые очочки, шляпа была лихо сдвинута назад, а сам он увлеченно ковырял пальцем кирпичную кладку. Когда ему удалось отколупнуть кусочек, он едва не подпрыгнул от радости, затем поднес добычу к лицу, тщательно обнюхал и… сунул ее в рот!
Я опешила. Нет, в последнее время мне решительно везет на всякие странности. Только сумасшедших, питающихся штукатуркой, мне не хватало. Я поспешно повернула за угол и едва не налетела на местного жителя.
– Простите, – пробормотала я по-французски и собиралась пройти дальше, но худой старик окликнул меня.
– Вы туристка? – спросил он неожиданно низким для такого тщедушного тела голосом.
– Да.
– Интересуетесь нашей церковью? – Старик прищурился от солнца, отчего выражение его лица стало плутоватым. Я сомневалась, стоит ли вступать в разговоры с незнакомцем, но желание получить хоть какую-то информацию о происхождении чудовищного алтаря оказалось сильнее осторожности, и я решилась.
– Меня действительно поразила ваша церковь. Она показалась мне несколько…
– Дикой? – подсказал старик и довольно засмеялся.
– Скорее необычной. А откуда в ней эти картины?
– Хороший вопрос, – кивнул старик. – Многие приезжают сюда взглянуть на них, но мало кому интересна их история.
– Вы можете мне рассказать?
– Почему бы и нет? Давай присядем вот здесь на лавочке, в тени. У меня до конца службы есть время. Я служу здесь привратником уже много лет и много разного слышал про нашу церковь. Много такого, что туристам знать не положено.
Испугавшись, что старик может передумать рассказывать, я поспешно спросила:
– Кто построил эту церковь?
– Местный кюре, Беранже Сонье, в 1893 году, – охотно пояснил привратник.
– Кюре? – удивленно переспросила я. – Но откуда у него такие деньги? Ведь церковь очень большая, и ее постройка наверняка обошлась в целое состояние!
– О, мадемуазель, это весьма таинственная история. Вы совершенно правы – большую часть жизни Сонье был беден, как церковная крыса, прошу прощения за каламбур. Но в 1891 году внезапно разбогател, да так, что, помимо церкви, построил себе шикарный дом и многое другое. Он, можно сказать, облагодетельствовал Рене ле Шато: построил водонапорную башню, замостил улицы, а у подножия горы воздвиг башню Магдалины.
– Башню Магдалины?
– Да. Он использовал ее как библиотеку, и его коллекция книг редчайших изданий по сей день считается одной из крупнейших во Франции.
– Удивительно! – воскликнула я. – И все же непонятно, откуда у него такое богатство? Неужели об этом ничего не известно? Может быть, он нашел клад?
– Может, и так, но точно никто не знает.
– Местные жители, наверное, до сих пор чтят его память…
– Вряд ли. Видите ли, мадемуазель, Сонье, после того, как разбогател, очень изменился. Это по его распоряжению в церкви расписывали алтарь каббалистическими символами. И вообще он вел себя довольно странно: заперся на вилле Тонье и последние годы жизни почти не показывался на люди.
Я насторожилась, услышав про виллу Тонье. Странно, что мне то и дело напоминают о ее существовании. Теперь я знаю, что она принадлежала чудом разбогатевшему кюре с весьма странными представлениями о религии. Интересно, не связано ли было страстное желание Чухутина завладеть этой виллой с какой-либо тайной богатства кюре? Вдруг он не все потратил, а спрятал остатки на своей вилле? И Чухутину об этом стало известно? Но откуда он узнал? И почему именно теперь? Ведь вилла пятьдесят лет была необитаемой. Неужели за столько лет не нашлось желающих отыскать предполагаемые сокровища Сонье?
