Когда он скрылся из поля моего зрения, я забеспокоилась. Меня так и подмывало узнать, куда и зачем направлялся супруг бизнес-леди Дианы. Не тратя времени на объяснения, я выскочила из купе и кубарем скатилась на платформу. Тщетно. Его нигде не было видно. Испарился он, что ли? Я зайцем понеслась вдоль вагона, хлопая расстегнутыми полами куртки, как вспугнутый глухарь крыльями. Но напрасно я вертела головой во все стороны: Туркова я, кажется, упустила. Огорчившись, я повернула обратно и медленно поплелась к своему вагону, машинально поглядывая на освещенные окна чужих купе. После взгляда в одно из них я даже присела от испуга, увидев знакомый силуэт совсем близко. Петр Сергеевич, за которым я гонялась по перрону, преспокойно сидел себе в купе нашего с Наташкой поезда. Нет, насчет спокойно я, пожалуй, погорячилась. Спокойным он не был. Скорее – взбешенным. Размахивая руками, этот тип орал на женщину, не помня себя от злости. Женщиной, само собой, была Милочка.
Второй раз я видела их вместе, и опять они ссорились. Только тогда права качала Милочка, а теперь они поменялись ролями. Как он орал! Это была песня! Слов я, конечно, не слышала, но мимика впечатляла. От благородной снисходительности Петра Сергеевича и следа не осталось.
Милочка сидела напротив него, втянув голову в плечи и глядя в сторону. Я видела, как она вздрагивает. Она, не отрываясь, смотрела на свои руки, и было в этом ее немигающем, пристальном взгляде какое-то отчаяние, сродни тому, которое испытывает загипнотизированная удавом птичка.
Засмотревшись на Милочку, я упустила из виду Туркова и, когда перед моим носом задернулись обе занавески, подпрыгнула от неожиданности. Что, если он заметил меня? Вдруг он сейчас уже спешит вдоль вагона, чтобы схватить меня за шкирку на месте преступления? Я так ярко представила себе сцену возмездия, что бросилась прочь без оглядки. Ворвавшись в наше с Наташкой купе, я первым делом бросилась к окну, быстро задернула занавески и только после этого, облегченно вздохнув, плюхнулась на свою полку.
После очередного подорожания билетов пассажиров на железной дороге стало значительно меньше. Лишь московские поезда, как и во все времена, были переполнены. Люди делали свой маленький бизнес, невзирая на дорожные расходы, да мотались за госсчет чиновники. Остальные сидели по домам. Потому наше с Наташкой купе так и осталось в нашем с ней полном распоряжении. Никто не польстился на две оставшиеся верхние полки, благо в других купе и нижних было предостаточно.
Обычно я засыпаю в поездах отвратительно. Всю ночь ворочаюсь на жесткой полке, слушая громкий стук колес. На этот раз все было по-другому. Едва коснувшись головой жесткой подушки, я провалилась в глубокий тяжелый сон. Наташка уснула задолго до этого.
Я увидела себя в огромном зале с зеркальными стенами, многократно повторяющими мое изображение. Почему-то на мне была надета балетная пачка, которая неприятно колола обнаженные по локоть руки жестко накрахмаленными оборками. Пошатавшись по залу и вдосталь налюбовавшись на себя, любимую, я отправилась в коридор. Там было темно. И все же коридор показался мне знакомым, я поняла, что бывала здесь раньше. Ну конечно, это же театр! Только что я здесь делаю в таком нелепом виде? Даже во сне я хорошо помнила, что станцевать смогу разве что цыганочку, и то если напьюсь, но никак не танец маленьких лебедей.
Пока я размышляла над этим парадоксом, впереди меня от стены отделилась высокая человеческая фигура. Поначалу-то я обрадовалась – надоело мне бродить в одиночестве по пустым коридорам, а тут еще одна живая душа объявилась. Но, прежде чем мне пришло в голову окликнуть эту живую душу, я вдруг испытала приступ дикого страха и испуганно сжалась, стараясь, чтобы меня не заметили.
И тут как раз человек обернулся. Лунный свет упал на его бледное лицо, и я узнала Романа. «Странно, он же умер», – подумала я удивленно. Как бы опровергая мои мысли, парень осторожно прокрался вперед и замер, нырнув в темную нишу. Похоже, он от кого-то прятался. Меня немедленно обуяло любопытство. К сожалению, дурные привычки не оставляют нас даже во сне.
В тишине раздались шаги. Я точно знала, что это не шаги Романа. Тот до сих пор двигался совершенно бесшумно, что для покойника вполне естественно. Шаги звучали громко и испугали меня почище внезапно ожившего Ромки, хотя я все еще никого не видела. Если бы во сне можно было упасть в обморок, я сделала бы это немедленно, а так просто стояла и стучала зубами от страха.
Он появился неожиданно, хотя я все глаза проглядела, высматривая его в темноте. Если то и был человек, то выглядел он как-то странно. И одет был как-то не по-нашему – в длинный плащ с капюшоном, под которым не разглядишь толком ни рост, ни комплекцию. Закутанная в плащ фигура двигалась вперед плавно, словно плыла по воздуху, а шаги звучали как бы отдельно, сами по себе, что меня здорово нервировало. Или скользи, если уж тебе так нравится, или шагай, как все нормальные люди! Разумеется, свои претензии я оставила при себе. Более того, постаралась сделать вид, что меня тут вообще нет. Не дай бог ОНО меня заметит, тогда мне конец, и к гадалке ходить не надо.
В то же время мне до смерти хотелось увидеть лицо призрака. Я откуда-то знала, что это важно. Но не менее ясно я понимала и другое – это невозможно, если я хочу остаться в живых.
Тем временем Роман неслышно последовал за призраком в черном плаще. Тот как раз достиг двери, за которой находилась душевая. И я вдруг увидела, что впереди призрака находится еще один человек. Сразу же, как только я это заметила, призрак взмахнул полами своего одеяния, как огромными крыльями, и поглотил того, второго, слившись с ним в одно целое, а потом прошел сквозь запертую дверь и исчез из виду. Затем она со скрипом отворилась, будто кто-то толкнул ее изнутри, – Роман, достигнув двери, распахнул ее настежь.
Тут уж и я не смогла оставаться на месте и ринулась вперед, позабыв об опасности. Наяву я бы скорее умерла, чем покинула свое убежище, но во сне у меня оказалось куда больше смелости. Или глупости. Это с какой стороны посмотреть. Потому что лучше бы я никогда не видела того, что скрывалось за проклятой дверью.
Сначала я увидела Романа, склонившегося над чем-то, лежащим на полу. С моего места мне была видна только худенькая нога, обутая в расшнурованный ботиночек. Нога была вывернута неестественным образом, и эта нелепая поза ужаснула меня. И еще ручеек крови, струящийся по белому кафелю.
Роман обернулся и взглянул на меня. Я отшатнулась. Он приподнял одну руку, багровую от крови. Я закричала.
– Тише, он услышит тебя, – прозвучал в моей голове чужой голос.
Я со стуком захлопнула рот, повинуясь приказу, и Роман удовлетворенно кивнул головой.
– Я этого не делал, – снова раздалось в моем мозгу.
Наверное, на моем лице отразилось недоверие, потому что его глаза вдруг стали печальными. Он поманил меня окровавленным пальцем, как будто хотел что-то показать. Помимо воли я подчинилась, завороженная его требовательным взглядом. Он подвинулся, чтобы я могла лучше видеть то, что лежало у его ног.
Даже на кладбище я старательно избегала того, чтобы смотреть на фотографию Лии. Я никогда не видела ее живой. Теперь я увидела ее мертвой. Истерзанное тело внушало страх, отвращение и… острую жалость к несчастному ребенку. Мой желудок сжался до размеров булавочной головки, съеденное накануне в нем уже не помещалось. Перед глазами поплыл туман, но он был не в состоянии скрыть страшную картину полностью. Молоденькая девушка, почти ребенок, лежала на полу в позе жестоко изломанной куклы. Ее бесстыдно обнаженное чужой рукой тело было искромсано ножом и окровавлено. Слипшиеся от крови светлые волосы в трогательных завитках разметались по полу, как чудовищный веер. Я заставила себя взглянуть на ее лицо и тут же громко закричала.
