– И куда?
– В Сочи.
– Неплохо. Там сейчас, наверное, уже весна.
Полинка вяло пожала плечиками.
– Наверное. Мама давно уехала… – Девочка вдруг беспокойно заерзала на табуретке и шумно задышала, хлюпая носом. – Дядя Андрей сказал, что она больше не вернется. Он сказал, что она умерла.
Слова малышки меня ужаснули. Я словно заново пережила мучительное чувство утраты, и в глазах у меня защипало. Ну вот, не хватало еще зареветь нам обеим, на пару. Быстро поднявшись, я подошла к кухонному столу и принялась быстро-быстро строгать яблоко в кастрюлю с закипающим молоком. Молочно-яблочный запах поплыл по кухне. Автоматически засыпав в кастрюльку нужное количество овсяных хлопьев и старательно размешивая их ложкой, я вдруг поймала себя на мысли, что боюсь обернуться и взглянуть в несчастные глаза Полинки. Я услышала, как она спрыгнула с табурета, и быстро обернулась, испугавшись за нее. Девочка была цела и невредима. Она изо всех сил попыталась вздернуть дрожащий подбородок, чтобы удержаться от рыданий. В ее глазах я прочла вызов, когда она сказала:
– Это неправда! Мама обязательно вернется. Дядя Андрей обманул меня. Мама не могла оставить меня одну! Не могла!
Я судорожно сглотнула подступивший к горлу ком. Знакомая мучительная боль захлестнула меня с головой. Боль, пришедшая из моего собственного детства. Поддавшись порыву, я опустилась перед девочкой на колени, обняла ее обеими руками и притянула к своей груди. Она не сопротивлялась. Я ощутила запах ее волос, отдающий горьким медом и молоком. Осторожно, едва касаясь, я погладила Полинку по бледной вздрагивающей щеке.
– Мне очень жаль, что так случилось, – тихо сказал я. – Поверь, я очень хорошо понимаю, как ты тоскуешь по своей маме. Я знаю.
– Не знаете! – всхлипнула Полинка. – Никто не знает! Никто!
– Хочешь, я расскажу тебе кое-что? – предложила я. Девочка равнодушно пожала плечами. – Когда я была совсем маленькой девочкой, моя мама тоже умерла. Она сильно заболела, и ее увезли в больницу. Взрослые говорили, что она скоро поправится. Но она так и не вернулась. Это было очень давно, но я до сих пор помню, как ждала ее возвращения. Ведь мама сама обещала мне, что скоро вернется домой, а она никогда меня не обманывала. И я ждала. А мама все не возвращалась, потому что на этот раз она не смогла выполнить обещания.
– Значит, ваша мама вас разлюбила, – дрогнувшим голосом сказал Полинка.
Я чуть крепче сжала ее худенькие плечики и покачала головой:
– Тогда я думала точно так же. Я даже сердилась на маму за то, что она меня бросила. Я злилась на всех, кто меня окружал, ненавидела их. Даже на себя я злилась – из-за того, что думала, будто мама ушла, потому что я не всегда бывала послушной.
Я замолчала, не в силах говорить дальше. Внезапно кухня потеряла свои четкие очертания. Я быстро сморгнула слезы и, отстранив девочку, резко поднялась на ноги, чтобы она не увидела, как я плачу. Еще немного, и моя каша последовала бы за первыми двумя, но я все же успела выключить конфорку вовремя.
Я корила себя за то, что затеяла этот разговор, только разбередила рану – собственную и ребенку. И вдруг дрожащий голосок за моей спиной робко произнес:
– Не плачь, Агнешка. Ты была не виновата. Ты ничем не могла помочь своей маме.
Я обернулась, присела и снова прижала к себе малышку, которая теперь доверчиво положила головку мне на плечо. Как будто общее горе вдруг объединило нас раз и навсегда.
– Спасибо, Полюшка. Теперь я тоже понимаю это, а тогда не понимала. Я ведь не была такой взрослой и умной, как ты.
– А ты плакала? – спросила вдруг малышка.
– Конечно.
– А потом… потом ты ее забыла?
– Нет. Я ее никогда не забывала. И никогда не переставала любить.
Я замолчала. Какое-то время мы просидели обнявшись. Никогда еще мне не было так тепло и спокойно, как вблизи этого хрупкого доверчивого существа, которое пожалело меня и позволило разделить свое собственное горе. Опомнившись, я сказала, попытавшись придать голосу бодрости:
– Что-то мы с тобой совсем расклеились. Каша сейчас остынет. Давай зови дядю Андрея, и можете завтракать.
Полинка бросилась выполнять поручение и налетела на Андрея, который, как оказалось, стоял на пороге кухни. Прислонившись к стене, он смотрел на меня серьезно и грустно. Мамочка! Неужели он все слышал? Похоже на то: вон какая глубокая морщина залегла возле губ.
Как все дети, Полинка быстро меняла настроение. Сейчас она, сияя от радости, сообщила:
– Дядя Андрей, мы будем есть яблочную кашу. Вкусно пахнет, правда?
– Замечательно! – улыбнулся ей Андрей, но улыбка у него вышла невеселая.
– Можно, я покормлю этой кашей свою Мурку? – спросила Полинка. – Она такой еще не пробовала.
– Конечно, моя девочка.
Андрей пригладил выбившуюся прядку на виске девочки, и та вприпрыжку побежала за Муркой. Он взглянул мне в глаза, а я опустила ресницы. Потому что прочла в его взгляде грусть, признательность и что-то еще, похожее на жалость. Очень не люблю, когда меня жалеют.
Преувеличенно громко гремя посудой, я разложила овсянку с кусочками яблока на две тарелки. Теперь я окончательно расхотела задавать Андрею вопросы про Диану и вообще про что бы то ни было. Желание поскорее исчезнуть из этого дома и забиться в свою безопасную раковину стало почти непреодолимым.
Но планы бегства пришлось отложить. Полинка заявила, что отведает новую кашу только в моем присутствии и при условии, что я тоже сяду завтракать. После еды девчушка наконец-то слегка порозовела, ее потянуло в сон, и Андрей, попросив меня подождать, отнес малышку в кровать. Удрать в такой ситуации было бы более чем малодушно. Я осталась, от нечего делать перемыла посуду, а как только Андрей возвратился, стала поспешно прощаться.
– Подожди, а как же разговор? Ведь ты хотела о чем-то поговорить со мной?
– В другой раз. Мне сейчас что-то не хочется.
– Как скажешь. Прости, я же еще не поблагодарил тебя за то, что ты сделала.
– Да ничего такого…
– Погоди. Присядь ненадолго, – попросил он. Неизвестно почему, я подчинилась и послушно опустилась на стул возле окна. – Понимаешь, ты сделала за один раз то, чего я не смог за несколько месяцев, – признался Андрей глуховатым от волнения голосом. – Полинка не могла примириться со смертью матери, а я просто терялся перед вспышками ее ярости, перед ее уверенностью в том, что мама в один прекрасный день снова вернется. Неделю назад она попросила меня отнести на кладбище швейную машинку. «Пусть мамочка сошьет мне новое платьице, ведь она не совсем умерла», – сказала она. Я чуть не свихнулся, услышав такое. И вдруг ты, совершенно чужой для нас человек, смогла переломить ее упорство, просто позволив девочке облегчить душу, убедив, что не нужно стыдиться своих чувств. Я очень благодарен тебе, Агнешка. Теперь я твой должник.
