После последних слов Маши никто из нас троих не сомневался, что мужчиной, с которым разговаривал в антракте Роман, был Петр Сергеевич Турков. Затем девушка уточнила, что спутница мужчины участия в разговоре не принимала, еще до того, как прозвенел третий звонок, она вернулась на свое место. Маша запомнила это, так как ей пришлось проходить мимо, а места у пары были не слишком удобные, почти на самом проходе.
– Помню, меня это тогда сильно удивило. Видно же, что они из богатых, а такие, как правило, садятся в первых рядах или в ложе, – пояснила Маша.
Повисла пауза. Уверена, у всех нас было что сказать, но мы молчали.
– Значит, странности начались с того вечера в театре… – произнесла я вполголоса, скорее для себя, чем обращаясь к кому-либо.
– Нет, – неожиданно возразила Маша, – это началось гораздо раньше, еще до Нового года.
– Вот как? – не сдержалась Наташка.
– Да. И во многом была моя вина, теперь я понимаю. Никогда себе этого не прощу! Я вела себя, как последняя свинья.
Рот девушки болезненно скривился, но, вопреки нашим ожиданиям, она не заплакала.
– Ромка хотел сделать мне подарок. У нас совсем не было лишних денег, а тут вдруг он принес диковинную штуку и вручил ее мне с большой торжественностью.
– Это было старинное зеркало? – тихо спросила я.
– Не знаю, откуда вы знаете, но так оно и было, – кивнула девушка. – Только мне сразу не понравилось это зеркало. В нем было что-то жуткое и отталкивающее. Когда я взглянула в него из вежливости, то мне показалось, что я выгляжу страшной уродиной, как будто оно было кривым, как в комнате смеха на ярмарке. Я разозлилась, решив, что Ромка надо мной издевается. Но он пытался объяснить мне, что это антиквариат, большая редкость. Я его не слушала и сказала, что немедленно выкину его на помойку. И тогда он унес его, сильно обидевшись. Когда он ушел, хлопнув дверью, я словно опомнилась. Мне стало стыдно, и я, ожидая его возвращения, подбирала слова, чтобы попросить прощения. Но он не вернулся в тот день. А на следующий, когда я сама позвонила ему сюда, он не захотел разговаривать на эту тему. До самого театра мы не виделись. О том, куда он дел зеркало, я спросить так и не решилась, а сам Ромка больше о нем не заговаривал. Вы не поверите, но я надеялась, что отыщу его здесь сегодня. Я хранила бы это проклятое зеркало до последних дней своей жизни, чтобы хоть после смерти Ромка знал, что я приняла и оценила его последний подарок. Но зеркало пропало.
Маша снова заплакала. Мне стало жаль ее, настолько искренним выглядело ее раскаяние и сильной – ее любовь к погибшему молодому человеку. Сейчас было даже неважно, кем на самом дел был Роман. Она любила его таким, каким он был, и эта любовь обладала огромной очистительной силой.
Я присела на краешек дивана и осторожно погладила девушку по вздрагивающим плечам. Мне показалось, что я дотронулась до испуганной птички, настолько хрупким и тонким оказалось плечо Маши под моей ладонью. Она восприняла мой жест как просьбу продолжать рассказ и заговорила снова, хотя слова давались ей с трудом, а мысли путались.
– С этого дня Ромка стал очень замкнутым. Однажды я застала его в слезах, сильно пьяным, хотя обычно он пил очень мало. Он, как мне показалось, даже не узнал меня. Бормотал: «Их надо предупредить, они все погибнут», и еще что-то в таком же роде. Что он имел в виду, я не поняла тогда, не знаю и сейчас. Но он все повторял и повторял те слова. Наконец мне удалось уложить его в постель, и он заснул. А утром он сделал вид, что совершенно не помнит своих ночных причитаний, и я успокоилась, решив, что ему что-то привиделось из-за выпитого. Но он сильно изменился. Я пыталась застать его на работе, а он постоянно отпрашивался. Ленка, которая там работает, стала поглядывать на меня с жалостью. Наверное, думала, что он просто бросил меня ради другой девчонки. Но я в это не верила и оказалась права. Потому что потом он пришел и сказал, что мы скоро поженимся, так как у нас будет много денег.
Мы с Наташкой переглянулись, заинтригованные, но погруженная в воспоминания Маша этого даже не заметила. Я вообще не уверена, что она до конца понимала, что с кем-то разговаривает. И на вопросы она отвечала скорее машинально, чем осознанно.
– После театра Ромка все время ночевал у меня. Он стал избегать своей квартиры. Даже за вещами, которые были ему необходимы, отправил меня. Вроде бы он чего-то боялся, но, может быть, мне только так кажется. Я обратила внимание, что он часто подходит к окну и выглядывает во двор. Думаю, он следил за своим домом, который от меня хорошо виден. Еще он не разрешал мне подходить к телефону, по нескольку раз перед сном проверял дверной замок и зачем-то занавесил все зеркала в квартире. Появлялся Ромка только к вечеру, а на работу ходить вообще перестал. И вот вчера вдруг снова завел разговор о больших деньгах. Я не столько обрадовалась, сколько заволновалась. Мы всегда жили бедно, еле концы с концами сводили, и я прекрасно знала, что деньгам попросту неоткуда взяться. Но он так радовался, что я не решилась задавать ему лишние вопросы.
Лицо Маши помрачнело, светлые брови нахмурились, словно она вспомнила что-то неприятное. Мы не торопили ее, боясь неловкой фразой прервать поток неожиданной откровенности, хотя мне очень хотелось поскорее узнать подробности вчерашнего вечера. К счастью, Маша заговорила именно об этом.
– Вчера вечером Ромка вернулся после очередного долгого отсутствия, пробыл недолго и все время очень беспокоился. Потом ушел и минут через десять пришел назад. Прошел прямо в ботинках к телефону и стал кому-то звонить. Мне из кухни было плохо слышно, я смогла разобрать только конец одной фразы. Он сказал кому-то: «Теперь уже поздно, вы должны заплатить…» Что означали эти слова, я не поняла. Ромка заметил, что я прислушиваюсь, и захлопнул дверь в кухню, запретив мне высовываться до тех пор, пока он не разрешит. Меня удивило его лицо – оно было злым и испуганным одновременно. Я не посмела его ослушаться и просидела в кухне до тех пор, пока не услышала, как хлопнула входная дверь. Я поняла, что он снова ушел. Меня как будто что-то подтолкнуло. Не зажигая свет, я бросилась к окну… Почему я его не остановила?
Действительно, почему?
– Вы что-то увидели, когда выглянули в окно? – спросила я напряженно.
– Как ни странно – да. То есть я не видела человека, с которым встречался Ромка, не могу даже сказать, мужчина это был или женщина. Но я видела машину. Она остановилась возле подъезда, и Ромка залез на переднее сиденье. В руках у него был какой-то сверток.
– Вы сообщили об этом в милицию? – нетерпеливо воскликнул Юрка, требовательно глядя на девушку.
Она кивнула, но как-то рассеянно.
– Да, я рассказала о машине, но не думаю, что это принесет какую-то пользу. Я не смогла разобрать ее номер, да и в марках иностранных авто я не разбираюсь. Машина остановилась прямо под фонарем, и поэтому только я разглядела, что это была большая темно-зеленая машина. Очень красивая и дорогая.
Наверное, в тот момент у всех нас – я имею в виду себя, Наташку и Юру – одновременно мелькнула одна и та же мысль. Слишком хорошо мы знали, у кого именно есть темно-зеленая дорогая иномарка. Эту машину мы, опять же втроем, видели у дома Романа, но, в отличие от Маши, прекрасно рассмотрели номерные знаки. Так что вероятность того, что за несколько часов перед смертью Роман оказался в машине Туркова, была исключительно высока.
