– А куда деваться? – невесело усмехнулся он. – Таким, как она, не отказывают.
– Не преувеличивай. Эта дамочка ровным счетом ничего собой не представляет. Если бы не ее деньги…
– А они – немаловажный момент, если не главный.
– Может быть, – легко согласилась подруга. – Только неплохо бы еще знать, где и как она их зарабатывает. Сам говорил, что ее фирма приносит раз в десять меньше, чем она тратит. Тогда откуда у этой мопсихи бабки?
– Да я откуда знаю? Сама у нее спроси, если так уж интересно.
– Очень надо! Мне ее богатство вообще-то без разницы, а только попомни мое слово: твоя Диана связана с каким-то криминалом и рано или поздно попадется.
– Да ты никак ревнуешь? – восхитился Юрка.
– Вот еще! – фыркнула Наташка.
– Глупенькая, кроме тебя, мне никто не нужен. И уж тем более такая вяленая курица, как Диана, пусть и со всеми ее миллионами.
Чмокнув подружку в нос, он сказал совсем другим тоном:
– На сегодня со слежкой завязываем, девочки. Мне надо на встречу, будь она неладна, а одних я вас тут не оставлю. Так что по домам, и никаких возражений!
По его тону было ясно, что препираться бесполезно, да и мне самой стало казаться, что больше ничего мы тут не высидим. Однако меня заинтересовало, что за дела у Дианы с Юркой, и я охотно воспользовалась Наташкиным предложением опять переночевать у нее.
Юрка проводил нас до подъезда, махнул рукой на прощанье и отбыл, а мы поплелись на второй этаж по темной лестнице – кто-то регулярно тырил в подъезде лампочки.
Скинув шубку в прихожей, Наташка поежилась.
– Я так промерзла, что даже дома согреться не могу.
– И правда холодно. Может, отопление отключили?
– Не дай бог! – ужаснулась Наташка и босиком бросилась в кухню проверять батареи.
– Горячие! – радостно крикнула она.
Но я чувствовала, что по квартире гуляет ледяной ветер.
– Агнешка, иди сюда! Чего ты там застряла? – позвала меня Наташа.
Я хотела откликнуться, но не успела.
Скрип-скрип.
Я вздрогнула.
Скрип-скрип… Скрип-скрип.
Звук был такой тоненький и противный, что у меня заломило зубы и бешено заколотилось сердце.
– Ты слышала? – дрожащим голосом спросила я у Наташки, которая примчалась из кухни, чтобы поторопить меня.
Она непонимающе взглянула на меня, но послушно прислушалась.
Скрип-скрип…
– Мама дорогая, это еще что такое? – тихо прошептала она, опасливо озираясь.
– Не знаю. Похоже на скрип качелей или кресла-качалки.
– С ума сошла? – шепотом возмутилась Наташка. – Какие качели?
Скрип-скрип…
От навязчивого странного звука действительно можно было сойти с ума.
– К-кто же там может кач-чаться? – вдруг начав заикаться, спросила меня Наташка.
– Понятия не имею. Может, это от соседей сверху? – произнесла я преувеличенно бодро, стараясь заставить себя поверить в собственные слова. Наташкин затравленный взгляд, брошенный в мою сторону, заставил меня прикусить язык.
Оставаться на месте было невыносимо. Переглянувшись, мы на цыпочках двинулись на звук. После того как в гостиной вспыхнул свет, мы убедились, что она пуста.
Скрип-скрип… Скрип-скрип… раздавалось из той самой пустой комнаты. Вот – опять: скрип-скрип… Нечистая сила в ней поселилась, что ли? Полтергейст, или как оно там называется…
– Это из-за чертова зеркала, – прошипела Наташка. – Ну все, с меня хватит! Сейчас войду и выкину его в окно!
Она, не медля ни секунды, решив выполнить свою угрозу, с силой рванула на себя дверь… Нас окатило ледяной волной морозного воздуха. Сильный ветер разметал и взлохматил волосы. От сильного сквозняка деревянная рама распахнутого окна с грохотом захлопнулась.
Окно было разбито. Пол под ним покрывал слой битого стекла, наполовину засыпанный налетевшим с улицы снегом.
Во время нашего отсутствия кто-то пробрался через него внутрь. Пугающий звук издавала оставленная открытой створка окна. Наташка за моей спиной отчетливо произнесла витиеватое ругательство.
Зеркала не было. Оно исчезло, и я не понимала – радоваться или огорчаться по этому поводу. С тех пор, как мы впервые увидели эту диковинную железку, несчастья преследовали нас по пятам. Быть может, теперь все закончится само по себе? Тогда вор оказал нам неоценимую услугу. Но что-то подсказывало мне, что неприятности только начинаются. И, как выяснилось позже, я оказалась права.
Наташка, к моему удивлению, на сей раз проявила ледяное спокойствие. Молча оценив обстановку, она резко развернулась и вышла из комнаты. А через минуту вернулась, неся с собой ведро и щетку. Все так же не произнося ни слова, она с грохотом опустила ведро на пол и принялась сметать в кучу осколки, похожая на бесстрастного механического робота.
– Не расстраивайся ты так, – сочувственно проговорила я.
Подруга удивленно посмотрела в мою сторону.
– Расстраиваться? С какой стати? Слава богу, что эта мерзкая железка исчезла. Пусть теперь другие с ней мучаются. А окно? Его легко починить.
И она снова вернулась к уборке. Я по ее просьбе достала с антресолей старое одеяло и подошла к окну, чтобы как-то заделать дыру, пока квартира не превратилась в морозильную камеру.
Вор, без сомнения, взобрался на второй этаж по росшему почти вплотную к стене дома дереву. Одна ветка, насколько я помнила, практически упиралась в нее рядом с Наташкиным окном. Сейчас толстый сук валялся внизу, обломившись под чьей-то тяжестью. Хотелось надеяться, что домушнику здорово досталось при падении. Тем не менее он убрался восвояси своим ходом, оставив после себя только глубокую вмятину в сугробе.
Чем больше я размышляла над происшедшим, тем отчетливее понимала, что вор здорово рисковал, вламываясь в квартиру средь бела дня. Пойти на такой риск можно лишь будучи полностью уверенным в том, что добыча действительно ценная. Похищено только зеркало. Мокрые следы на полу говорили о том, что вор даже не покидал пустой комнаты, где стояла лишь тумбочка, на которой оно и лежало. Зеркало – вот то единственное, что ему было нужно. Ради него он и рисковал. Но почему? Что в том зеркале особенного?
Глава 12
– Сто тысяч! Она предложила нам сто тысяч. Зеленых. Наличными. Натуля, солнышко, мы с тобой разбогатели!
Этой тирадой огорошил нас Юрка часа два спустя. Он был так возбужден, что еще немного – и пустился бы в пляс по прихожей. И больно было смотреть, как торжествующее выражение на его лице сменяется искренним непониманием и обидой при взгляде на наши с Наташкой мрачные физиономии.
