– Давай вернемся к дневнику, – предложила Глафира, чтобы сменить тему.
– Нет. Я хотела бы закончить. Мне кажется, что вы считаете, будто я обманываю Павла Аркадьевича…
Глаша именно так и думала, но промолчала.
– Так вот, – продолжала Карина, нервно теребя кружева на сорочке длинными пальцами, – вы ошибаетесь. Вчера мы встречались с Гошей только для того, чтобы выяснить все раз и навсегда. Я объяснила ему – в который раз! – что между нами ничего не может быть, что я люблю другого и хочу выйти за него замуж.
«Вот до чего дошло», – подумала Глаша с ужасом.
– Это было жестоко, говорить такое Гоше в лицо, но я думала, что так будет лучше. Если бы я знала, чем все закончится!
Карина снова заплакала, но на этот раз Глаша не испытывала к ней сочувствия. Жестокая девчонка в первую очередь думала о себе. Сейчас ей тяжело от мысли, что ее верный поклонник погиб, выслушав ее отказ, но, если бы ситуация повторилась, она бы сделала это снова. Тем не менее Глаша присела на край кровати и погладила Карину по голове.
– Не плачь. Все у тебя наладится. Вот увидишь.
Карина отчаянно замотала головой. Слезы лились по ее щекам, но она даже не пыталась их вытереть.
Неожиданно она воскликнула:
– Прочитайте дневник. Сами убедитесь, что в дневнике нет ничего интересного. Одни деловые записи – и все.
Глаше хотелось сохранить лицо, сказав, что читать чужие дневники некрасиво, но она не смогла удержаться от соблазна и прижала к груди тетрадь. С этой минуты обе они как бы превратились в заговорщиц, которых объединяла общая тайна, и от этой мысли Глаша почувствовала себя неуютно.
– Хорошо, я взгляну, – пообещала она, краснея, – а потом попытаюсь найти способ вернуть дневник Павлу Аркадьевичу. Собственно, это не так уж и трудно – ведь я живу в комнате его бывшей жены. Просто положу дневник в книжный шкаф – и все дела.
– И вы ничего про меня не скажете? – спросила Карина, вытирая мокрые щеки руками.
– Не скажу. К тому же это ведь не ты стащила дневник.
– Спасибо, Глаша. Вы добрая. Я всегда это знала, хотя мама и говорила про вас… всякое.
Глаша предпочла не развивать тему. Она поправила одеяло на кровати и встала.
– Спи. Уже очень поздно.
– Хорошо, – ответила Карина послушно. – Вы идите к себе. Вам тоже нужно отдохнуть. Со мной больше ничего плохого не случится.
– Ты так думаешь?
– Я уверена.
– Ну, хорошо. Тогда я действительно, пожалуй, пойду.
Пожелав Карине спокойной ночи, Глаша вышла из ее спальни, аккуратно прикрыв за собой дверь. Карина проводила ее взглядом, и в этом взгляде читалось явное облегчение.
* * *
Все оказалось в точности так, как говорила Карина. Глаша изучила дневник от корки до корки и пришла к выводу, что он скорее напоминает деловой ежедневник, чем книгу личных откровений. Записи были короткими и четкими, изобиловали цифрами и фамилиями самых разных людей, среди которых попадались весьма известные личности в мире бизнеса. К большому разочарованию Глаши, уже успевшей примерить на себя роль сыщицы, все это были лишь деловые партнеры. Складывалось впечатление, что дневник вела не женщина, а робот. Райский часто упоминался, но если бы Глаша не знала, что он – Бэллин муж, то и его причислила бы к деловым партнерам. Похоже, семейная жизнь этих людей не была слишком счастливой, а уж о любви и романтике речи вообще не шло.
Перевернув последнюю страницу, Глаша задумалась. Что-то было не так. Странно. Она могла бы понять сдержанное выражение эмоций со стороны мужчины, но женщинам, насколько она знала, это несвойственно. Она давно догадывалась, что Райский женился на своей заместительнице больше из благодарности за проявленную верность, чем по большой любви, но ей-то зачем это было надо? Деньги? Райский вернулся из заключения практически нищим. Вероятность того, что он снова поднимется, конечно, существовала, но рассчитывать на это было, по меньшей мере, неосмотрительно.
Выходит, Бэлла все-таки любила своего будущего мужа. Как иначе объяснить ее отчаянные попытки сохранить хотя бы остатки его бизнеса? Но почему ее чувства никак не отражаются в записях?
Ответа на этот вопрос Глаша так и не нашла, но сам вопрос не давал ей покоя. Отложив дневник в сторону, она перекатилась на спину и задумчиво уставилась в потолок. Последняя запись в дневнике была сделана двадцать пятого августа, незадолго до смерти Бэллы. Глаша запомнила ее: «Срочно зайти на Сеченова, 10». Что это за адрес? Запись была жирно подчеркнута, причем другой пастой, в противном случае Глаша не обратила бы на нее внимания. Она отметила, что в остальном тексте никаких выделенных мест не наблюдалось. Следовательно, эта запись была особенно важной. Куда торопилась смертельно больная женщина? Может, в больницу? Или на прием к какому-нибудь целителю? Последнее предположение не казалось таким уж надуманным. Бэлла производила впечатление человека сугубо рационального, чуждого всяческим суевериям, и в то же время Глаша знала, что человек, стоящий одной ногой в могиле, с легкостью изменяет своим принципам, цепляясь за любую возможность остаться в живых.
И все же, откуда взялась мысль о целителях? Глаша попыталась сосредоточиться и вдруг вспомнила: улица Сеченова состояла почти целиком из покосившихся деревянных домов времен царя Гороха. Что могло понадобиться в таком месте Бэлле – богатой даме из верхних слоев общества?
Единственный способ выяснить это – отправиться самой по указанному адресу. Возможно, все ее измышления гроша ломаного не стоят, а Бэлла просто решила навестить старую подругу в последний раз, зато Глаша убедится в своей ошибке воочию и не будет больше мучиться неизвестностью.
Время давно перевалило за полночь, Глафиру клонило в сон, и она, решив вздремнуть до рассвета, потянулась, чтобы выключить ночник у изголовья. В этот момент раздался шорох. «Неужели у них водятся мыши?» – подумала Глаша, прислушиваясь. За стеной раздались осторожные шаги. Здешние мыши топали слишком уж громко и были, вероятно, размером со слона.
Глафире стало не по себе. Она с опозданием вспомнила, что за портьерой, на противоположной стене, имеется дверь, которую она обнаружила раньше, но постеснялась открыть из вежливости. Куда ведет эта дверь – Глаша не знала.
Послышался тихий щелчок и тонкий скрип петель. Штора заколыхалась. Вытканные на ней павлины ожили и зашевелились. Глаша не могла видеть происходящее за шторой и таращилась на нее с ужасом, чувствуя, как спина становится влажной от пота.
Зажмурившись на всякий случай, девушка попыталась зарыться в одеяло. Ее колотил озноб, руки и ноги плохо повиновались.
– Глаша, ты спишь? – Толстое одеяло искажало голос, но Глаша узнала бы его из тысячи.
– Ты?! Какого черта?! Что ты тут… как ты тут?.. – вскинулась она.
– Почему ты… Ах да, ты же не знаешь… Моя комната – рядом с твоей, это же спальня моей жены. Или ты забыла? Между комнатами – дверь. Я просто открыл ее и вошел. Никакого криминала, – нетерпеливо пояснил Павел. – Почему ты так испугалась, Глаша?
