— Зачем же ей понадобилось это опасное нагромождение лжи? — спросил Кручинин.
— Совершенно очевидно, — живо откликнулся Грачик, — для спасения Квэпа, затянуть дело, дать ему возможность скрыться. — И, припоминая практику старых дел, с уверенностью продолжал: — В конечном счёте она рассчитывает на то, что мы обнаружим её ложь. Тогда она с рыданием признается, что Круминьша не убивала, о смерти дочери ничего не знала и так дальше… Обычная история! — Он со смехом добавил: — Эти симулянты питают завидное доверие к нашим способностям!
— Но случай, в который Твардовская пытается вплести эту историю, — не совсем обычный, — ворчливо возразил Кручинин. — Нельзя ли откинуть её враньё и повернуть дело в сторону отравления Ванды.
— По-вашему у неё тут рыльце в пушку?
— А ты сам не чувствуешь?.. — и, закинув голову, Кручинин потянул носом воздух.
— Сразу почуял, — сознался Грачик. — Только боялся сказать. Думаете так приятно, когда вы издеваетесь над моим «чутьём»?
А Кручикин, не обращая внимания на реплики Грачика, продолжал таким тоном, словно говорил для себя одного:
— Она понимает: раз попала к нам с этим делом — мы его расковыряем. Ей не миновать ответственности по делу Ванды. И всё-таки пришла. Вот в чём загадка? А у тебя есть сомнение в том, что она тут не ангел?
— Мрачноватый ангел, джан, — усмехнулся Грачик. — С нею за одним столом сидеть и то противно.
— Чистоплюй ты, вот кто… — начал было Кручинин, но тут же перебил сам себя: — Мотивы, мотивы! За каким лешим она явилась, ежели понимала, что мы уличим её во лжи по двум линиям — её непричастности к делу Круминьша и её причастности к делу Ванды? Мотивы!
— Опять-таки спасение Квэпа, — решительно сказал Грачик. — Я думаю…
Кручинин прервал его с таким видом, будто Грачик ему мешал:
— Мотивы!.. Она обязана спасать Квэпа? Это приказ хозяев? Или она так любит это животное, что предпочитает сама заработать срок, лишь бы он ещё погулял?
— А ревность?! — сказал Грачик.
— Ах, брось пожалуйста! — отмахнулся Кручинин. — Какая у этих типов ревность!.. Тьфу!..
— Разве они редко пускают в ход ножи?
— Совсем другое дело!.. Но из ревности они не идут на жертвы.
— Может быть, вы и правы, — поразмыслив согласился Грачик. — Однако, что бы ни руководило Твардовской, она испортила мне обедню с поимкой Квэпа. Я очень рассчитывал, что когда мы его хорошенько обложим, он бросится именно к ней. Да так оно и случилось. Я сам виноват в том, что он ушёл.
— Не достаёт только, чтобы ты предложил выпустить её на свободу, чтобы выловить Квэпа.
— Я отлично понимаю: стоит только показать Квэпу, что мы не пошли на её удочку, он насторожится. Может быть, даже бросит намеченные планы и уйдёт на глубину. — Грачик исподлобья посмотрел на Кручинина, отыскивая наиболее убедительный поворот, ради которого и затеял эту беседу, проверяя своё решение: — Линда должна вообразить, будто я поверил её вранью. Пусть в душе посмеётся надо мною, не слиняю. Охотно подсадил бы ей в камеру соседку из выходящих на волю. Пусть бы Линда передала с ней, кому хочет, известие о глупости следователя, попавшего в ловушку.
— Ну, ну, ну! — Кручинин протестующе замахал руками. — Никуда, никуда не годится! Оставляя процессуальную сомнительность такого приёма, ты, видимо, считаешь Линду глупее, чем следует. Сколько раз тебе твердить: всегда считай, что подследственный не совершит глупости, которой не совершил бы ты сам. Из того, что ты предложил, я одобряю одно: Линде дать понять, что ты дуралей. Пусть знает правду! — Грачик молча поклонился. — Полный дуралей! — со смаком повторил Кручинин. — А пока оставь её в покое, не допрашивай. Ни Квэп, ни его агентура, если она у него есть, не должны пронюхать, что ты трясёшь Линду.
— Я именно так и думал, — обрадовано подхватил Грачик.
— А разве я сомневаюсь? — сердечно проговорил Кручинин. — Настолько-то я в тебя верю! Не зря же я тебе твержу: вникай, вникай. Однако… — спохватился он вдруг — … о чём же мы говорили?..
— Опять же о пограничниках, — со смехом сказал Грачик.
— Конечно, о пограничниках, — повторил Кручинин с таким видом, будто отлично это помнил, — считаю, что пограничники должны быть полностью в курсе дела твоего любимчика.
Грачик не спорил. Подсев к столу, кратко подытожил всё, что мог сказать пограничникам о Силсе. Через четверть часа он ушёл, захватив бумаги.
Кручинин взял было книгу, но ему не читалось. Надел шляпу и вышел на улицу. Вышгородский холм высился зелёной громадой, манящей в свою тенистую тишину. По дороге к парку Кручинин купил газету и стал на ходу её проглядывать. Как всегда в последнее время, первым долгом заглянул на четвёртую полосу. Взгляд скользнул по заголовкам, и Кручинин остановился посреди дорожки, поднимавшейся в гору: наверху последнего столбца он прочёл, что берлинский «Комитет возвращения на родину» отправляет в СССР первую партию репатриантов. В их числе прибалты из «перемещённых» лиц. Приводились имена эстонцев и латышей. Взгляд Кручинина сразу выловил имя Инги Селга.
Кручинин забыл о Вышгороде и поспешно вернулся в гостиницу. Грачик был уже там. Кручинин показал ему газету:
— Боюсь, что сообщение пришло слишком поздно, — с разочарованием проговорил Грачик.
Оказалось, что данные Грачика о Силсе не были для пограничников новостью: Силс был у них на примете. Они знали о его приготовлениях и следили за каждым его шагом. Тайник с припасами был давно открыт, байдарка осмотрена. Но Силса не трогают, предпочитая застать на месте преступления, потому что он может оказаться не один.
— Полагают, что не дальше как сегодня ночью он должен отплыть, — уныло рассказывал Грачик, — иначе истечёт срок выданного ему разрешения на выход в море — раз; наступил перелом в погоде — два; начнётся новолуние — три. Если он решил бежать, то должен сделать это сегодня. — Грачик не скрывал огорчения: убеждён, что это бегство не имеет под собой никакой иной почвы, кроме желания пробраться к Инге… А она тут. И снова они — врозь. Застанут ли его у швербота, при отплытии, или изловят в море — он пройдёт как нарушитель… Для Инги он будет потерян… А Инга для него…
— Жаль, что человек, добровольно к нам пришедший, нами принятый и прощённый, уходит. — Кручинин покачал головой. — Вот что достойно сожаления. А лирика… — Он пренебрежительно пожал плечами.
— Человек же он! — воскликнул Грачик. — Тот самый человек, о котором вы только что сказали столько хороших слов.
— Ты неисправим, Сурен!
— Да, да, я неисправимо верю в людей, — повышая голос, ответил Грачик, — и верю в Силса.
— Все ещё? — рассмеялся Кручинин. — Ну и верь на здоровье.
— Разве она незаконна, эта вера? — воскликнул Грачик. — Что же мне теперь с нею делать?
— Так и найди ей достойное применение… — Кручинин похлопал по плечу понурившегося Грачика и взглянул на часы: — Не прозевай время свидания с пограничниками на берегу.
