Несмотря на возражения врачей, Грачик не остался в больнице! В идеале ни болезнь, ни внезапный отъезд Кручинина за границу не должны были помешать расследованию дела Круминьша. Но Грачик по опыту знал, сколько времени нужно новому человеку, чтобы разобраться в сложном материале, особенно, когда некому ввести новичка в дело, дать пояснения и рассказать о версиях, положенных в основу расследования. По рассказам своего преемника Грачик уже знал, как медленно движется расследование, завершение которого Грачик считал для себя делом чести. Случай с Круминьшем представлялся ему своего рода экзаменом на аттестат следственной зрелости, и враги сильно просчитались, ежели воображают, будто вышибли его из игры, окунув в Лиелупе. К приезду Кручинина он должен приблизиться к победе над загадкой дела Круминьша!
К удивлению сестры, заглянувшей в палату, Грачик беззаботно напевал кручининскую песенку:
Тогда ужасные убийцы,
Нанесши ей сто тысяч ран,
Её бросают в океан.
А поутру она вновь улыбалась
Пред окошком своим, как всегда,
Её рука над цветком изгибалась,
И струилась из лейки вода.
Блим-блом!
Тогда ужасные убийцы,
Разрезавши её на сто частей…
Возвращение на работу встретило Грачика ворохом новостей. Быть может, самым интересным лично для него, хотя и не столь уж важным для дела, было подтверждение исчезновения Силса. Лёжа в больнице, Грачик питал ещё некоторую надежду на то, что парень просто «задурил» из-за тоски по своей Инге и вот-вот появится. Грачику этого очень хотелось, иначе следовало признать, что теория «веры в человека» ничего не стоит. Приходилось признать его, Грачика, неспособность проникнуть во внутренний мир человека, сидящего по ту сторону стола.
Второю новостью, на первый взгляд показавшейся Грачику менее интересной, но бывшей куда более важной для дела, явилось сообщение Крауша о том, будто, по его данным, возвращения Силса ожидает… Линда Твардовская.
— Линда Твардовская?! Позвольте, уж не мать ли Ванды Твардовской? — воскликнул Грачик. — Я обрадую её известием о том, что её дочь жива.
— А по-моему, именно этого и не следует делать, — возразил Крауш. — Впрочем, как только вы прочтёте её показания, то сами поймёте, в чём тут дело. А тогда уже и прикажете доставить её вам из предварительного. Вы будете рады повидаться… — Крауш сделал паузу и, потирая руки, с несвойственным ему оживлением добавил: — Ваша старая знакомая — Эмма Юдас.
Через час в кабинет Грачика ввели женщину с острова у озера Бабите. После того как Грачик преодолел первое удивление и, задав несколько вопросов, увязал появление Линды с тем, что сам видел и слышал на острове, ему оставалось только из её собственных уст выслушать то, что он уже прочёл в допросах, проведённых рижскими товарищами: Линда Твардовская сама явилась с заявлением, что смерть Круминьша — действительно результат убийства, а не самоубийства. Это — дело её рук. Она совершила это преступление в соучастии с двумя людьми; один из них — милиционер, чей труп выловлен из реки. Этот соучастник застрелен другим членом шайки, ради избавления от лишнего свидетеля.
— Кто же этот второй соучастник? — спросил Грачик.
— …Я уже говорила… на допросе, — ответила Линда, опуская взгляд.
— Повторите это мне.
Твардовская поджала губы. Можно было подумать, что ей трудно произнести имя. Наконец проговорила:
— Силс.
Грачик сердито стукнул было карандашом по столу, но тут же спохватился, овладел собой и, сделав вид, будто этот стук не имел отношения к делу, очень спокойно и даже с усмешкой произнёс:
— Неправда!
Линда смешалась, но лишь на самый короткий миг, тут же справившись с собой, сказала:
— Разве вам не ясно, почему он бежал?.. Он знал, что я сознаюсь. Он не мог бы больше разыгрывать советского человека, — она порывисто, словно бы от нервного тика, повела плечами. — Хватит того, что он столько времени обманывал вас.
— Почему вы решили, что поверят вам, а не ему?
— Как же иначе?.. — Она с удивлением посмотрела на Грачика. — Побывав на острове, вы разве не поняли, что следы от места преступления ведут на мызу? — Линда кивком головы указала на лежащую перед Грачиком папку протоколов: там все сказано.
— Что толкнуло вас прийти сюда и все рассказать?
Грачику стоило труда скрывать раздражение. Линда держалась вызывающе, и в её голосе, в словах звучало что-то, близкое к насмешке. Чтобы скрыть своё неудовольствие и дать себе время успокоиться, Грачик принялся перелистывать дело. Линда тем временем взяла папиросу из лежавшей на столе пачки и закурила. Наблюдая исподтишка, Грачик понял, что вся наигранная развязность Линды — маска, которую не трудно будет сбить. Несколько глубоких затяжек, по-видимому, были нужны ей, чтобы овладеть собой.
— Если бы вы были хорошим человеком, то помогли бы мне достать… — Линда запнулась и с кривой улыбкой договорила: — немного вина… Просто — водки… Пожалуйста!.. — Её рука, державшая папиросу, дрожала, и на лбу выступили росинки пота. Грачик вспомнил их первую встречу, и снова им овладело чувство гадливости. — Немного вина… И… я бы вам все рассказала… — заключила она, не глядя на Грачика, — все по порядку…
— Папирос — сколько хотите, — ответил Грачик, — а вино… — Ему не нужно было договаривать — она поняла. — Итак, — спокойно повторил он, — что толкнуло вас на явку и признание?
Она заговорила потухшим, вялым голосом:
— У меня была дочь…
— Что значит «была»? — насторожившись, спросил Грачик.
— Я так и не получила известия от людей, к которым полетела Ванда.
— И не написали сами, не телеграфировали им?
— Я же не знаю… адреса.
— Мы поможем вам их отыскать.
Она недоуменно и, как показалось Грачику, с досадой пожала плечами:
— Откуда я знаю их фамилию?
— И вы отпустили дочь к людям…
— Откуда я могла знать, — и Линда снова раздражённо повела плечом.
— Какие же у вас основания беспокоиться?
— Я боюсь… Понимаете: боюсь! — быстро зашептала она сквозь злобно стиснутые зубы. При этом Грачик увидел два ряда оскаленных мелких, как у мыши, испорченных гнилушек. — Линда прикрыла глаза рукой. — Я очень боюсь… — повторила она. — Мало ли что… Девочки, наверно, много купались… Море… Они плавали… купались… — несвязно бормотала она.
— Вы узнали что-нибудь определённое?
Она молча отрицательно помотала головой и поспешно закрыла лицо обеими ладонями. Плечи её сотрясались от рыдания.
Несколько мгновений в комнате не было слышно ничего, кроме приглушённого всхлипывания Линды и булькания воды в горлышке графина, наклонённого Грачиком. Он подвинул Линде стакан, но та оттолкнула его так, что Грачик должен был подхватить его, чтобы спасти лежащие на столе бумаги.
