Шилде разглядывал сидевшую перед ним девушку. Ланцанс сумел-таки набить ей цену! Нужды нет, что на этой сделке Шилде и сам положил кое-что в карман! Он переводил взгляд с лица Инги на руки, на ноги; мысленно раздевал её и снова облачал в различные наряды, прикидывая впечатление, какое она может произвести в той или иной роли. Мало ли ролей может выпасть на долю разведчицы!
Покончив с бесцеремонным осмотром, под которым Инга вся сжималась, Шилде занялся допросом. Его не занимала техника — это дело было поставлено в школах Центрального совета хорошо, а вот моральные качества девицы (если можно назвать моральным качеством полную аморальность) не могли быть сообщены инструкторами подобно знанию радиодела или умению шифровать.
По-видимому, и в этой части «товар» его удовлетворил. Шилде перешёл к главному — к заданию. Оно оказалось проще, чем могла ждать Инга. Дело сводилось к тому, чтобы, очутившись в СССР, явиться к советским властям и повторить то, что сделали в своё время Круминьш и Силс. Мотивом такой явки Инга должна была выставить любовь к Силсу, желание быть с ним. После этого ей надлежало принять облик советской патриотки. Шилде не мог определить срока, какой ей даётся на то, чтобы войти в среду советских людей и стать полноправным членом их общества. Чем скорее это произойдёт, тем лучше. У деятелей Перконкруста нет времени, чтобы подобно Ватикану заявлять, будто они живут и мыслят «категориями вечности». Когда наступит время действовать, Инга и Силс получат указания, явки. Сейчас он не может дать ей даже минимального числа точек — их нет. Пока главное: укрепляться и ещё раз укрепляться в советском тылу! В качестве подруги Силса Инга может быстро занять своё место в жизни.
— Епископ, кажется, уже благословил вас, — с усмешкой закончил своё наставление Шилде. — Мне остаётся предостеречь: если у вас появится хотя бы тень мысли об измене нам, мы не станем раздумывать — в тот же день Карлис Силс испытает тяжесть нашей руки.
— Я изменю, а Силс будет в ответе? — усмешкой на усмешку ответила Инга.
— Мы исполняем свои обещания как в части поощрения, так и в части наказания, — жёстко повторил Шилде. — Попытка Силса нарушить наши приказы будет стоить жизни вам. А ваша — ему.
За время, что Шилде занимался вербовкой и обучением секретной антисоветской агентуры, перед ним прошло много типов: мужчин и женщин, старых и молодых, умных и глупых, отважных и трусливых, красивых и уродливых. Но он впервые видел такое удачное сочетание качеств, необходимых разведчику. Даже некоторый цинизм, который он уловил в речах Инги, был качеством положительным; человек тем ценнее, чем яснее представляет себе свою миссию во всех её положительных и отрицательных возможностях. И вместе с тем, в этом цинизме девушки ему чудилось что-то смахивающее на насмешку. Словно эта особа была твёрдо убеждена в своём превосходстве даже над ним, Адольфом Шилде, «недосягаемым»… Откуда такая самоуверенность?.. В их деле она появляется у тех, кто знает нечто, неизвестное собеседнику. А что может знать эта девчонка, что не было бы известно ему?.. Это он мог бы чувствовать превосходство над нею: он знает, что как только Инга выполнит свою миссию, её ждёт пуля в спину; он знает, что конечная цель её работы не имеет ничего общего с интересами Латвии, именем которой её посылают на дело… Уж не воображает ли эта девка, будто ей суждено жить и любить своего Силса, такого же обречённого смерти, как она сама?.. Или она так глупа при всём своём уме?.. И тем не менее спокойствие, с которым Инга стояла напротив него, поражало его: черт её знает, что у неё на уме?! Ему хотелось подержать в руке маленькую кисть с тонкими пальцами, на которых алели тщательно отделанные ногти, хотелось прикоснуться к нежной розовой коже. Если бы за стенкой не торчал Ланцанс!
И тут действительно отворилась дверь: в ней стоял епископ.
— Дочь моя, — торжественно проговорил он, — мой отеческий долг напомнить: наши души, моя и ваша, души всех добрых католиков принадлежат матери нашей церкви. Только его святейшеству папе дано отпустить нам грехи наши и золотым ключом Петра отворить нам ворота рая, что бы ни думали люди о поступках наших. Тот, кого люди в ограниченности своей считают убийцей, может войти в рай в ангельских одеждах подвижника. В длани наместника господня — вы только одушевлённый меч, вы стрела, направленная апостольской десницей в сердце врага. Помните это, дочь моя, и повинуйтесь воле пославшего вас!
— Вы имеете в виду папу или господина Шилде? — опустив глаза, спросила Инга.
Ланцанс на минуту смешался, лицо его налилось кровью, но он сдержался и предпочёл сделать вид, будто не слышал или не понял её.
— Ныне воля его святейшества будет доходить до вас через грешные уста… Шилде, — сказал он. — Завтра это может быть кто-нибудь другой. Но всегда это будет — Его воля. Ибо сказано о начальниках: «кто слушает вас — слушает меня, кто пренебрегает вами — пренебрегает мной!» Да не искусит вас диавол соблазном неповиновения начальникам. Грех сей подобен смертному греху неповиновения церкви, то есть самому богу единому, вседержителю, творцу всего сущего. Памятуйте сие и повинуйтесь! — Он поднял руку и осенил Ингу широким крестом.
57. Преступление Магды
Скажи кто-нибудь ещё вчера, что Инге предстоит скорый отъезд, — она не испытала бы ничего, кроме радости. Но теперь, когда она уже твёрдо знала, что не сегодня-завтра будет в пути, ей стало не по себе. Да, конечно, там её ждёт Карлис, там Латвия, а тут не остаётся ничего, кроме ненавистной матери Маргариты, ненавистных инструкторов, ненавистного «пансиона», — и всё-таки было немного не по себе. Новая обстановка, новые люди, новые отношения, тщательно изучавшиеся на уроках и все же остающиеся неизвестными! Сумеет ли она вести себя в Советской Латвии так, как нужно? И потом — Вилма, которую она покидает здесь. Что будет с Вилмой и её ребёнком? Если до сих пор, пока текла их общая жизнь изо дня в день в опостылевшей, но привычной обстановке школы, мысль Инги почти не останавливалась на подруге, то теперь, когда Инге предстояло наконец вырваться отсюда, а Вилме оставаться в этой тюрьме без надежды на освобождение, судьба подруги предстала Инге во всем ужасе. Когда вечером Инга и Магда были у себя наверху, а Вилма ещё доделывала последние грязные работы внизу, — Инга спросила Магду:
— Что будет с Вилмой?..
Магда ответила таким взглядом, что у Инги пропало желание разговаривать: на лестнице слышались шаги Вилмы. Инга отвернулась к стенке, чтобы не видеть изнурённого работой и недоеданием лица подруги, её глаз, из которых теперь не исчезал безмолвный вопрос «что будет?». Инга слышала, как Вилма медленными, усталыми движениями сбрасывает с себя дырявый хлам, в который её одевала мать Маргарита; как, подобно плетям, падают её исхудавшие руки. Инга, не глядя, видела на подушке бледное лицо Вилмы в венце золотисто-рыжих волос. Эти волосы теперь смешно торчали в разные стороны, как у озорного мальчишки-растрёпы, после того как Маргарита заставила Вилму срезать копну её великолепных кудрей.
В комнате долго царила тишина, но по дыханию своих соседок Инга знала, что ни одна из них не спит. Наконец Магда протянула руку и дотронулась до плеча Инги. Так же она заставила приблизиться к себе Вилму. Три девичьих головы прижались друг к другу — прямые, гладко зачёсанные в простой узел волосы Магды, золотистые локоны Инги и рыжие вихры Вилмы. Таким шёпотом, что половину слов нужно было угадывать по движению её губ, Магда сказала подругам, что получила приказ Маргариты сопровождать Ингу до места, где её примут агенты Гелена. Завтра в полночь закрытый автомобиль должен взять их и доставить на границу Восточной Германии. Магда предлагает… чтобы вместо неё, Магды, уехала Вилма.
