Не отрывая взгляда от нарисованной им схемы, Грачик потянулся к трубке зазвонившего телефона.
— Сурен? — послышалось в трубке, и Грачик сразу забыл о таблице, о деле, обо всём на свете: то был голос Кручинина: — Как ты себя чувствуешь, мой мальчик?.. Говорю из Москвы.
— Почему вы в Москве? Что случилось? — обеспокоено спросил Грачик.
— Решил позвонить тебе с аэродрома, — со смешком ответил Кручинин. — У меня ещё полчаса до вылета в Ригу…
Забыв о том, что минуты на счёту и что разговор могут прервать в любой момент, Грачик радостно закричал:
— Это здорово! Это так здорово! В Ригу? Это замечательно!.. Значит, через полчаса вылетаете? Лаби?
[9]
— Что ты сказал?
— Лаби, говорю…
— Приготовь… — начал было Кручинин, но его перебил голос телефонистки: «Три минуты! Разъединяю!»
Грачик сердито потряс трубку, словно можно было вытрясти из неё голос Кручинина, потом посмотрел на свою неоконченную таблицу и почесал карандашом за ухом.
— Так, — проговорил он вслух, глядя на часы, — полчаса до вылета, три с половиной полет. …Я успею её закончить.
Он принялся за работу. Но тут же раздался новый звонок: судебно-медицинский эксперт сообщал, что предположение Грачика полностью оправдалось — оба отверстия на теле утопленника оказались входными. При повторном исследовании найдены и обе пули. Вошедшая через спину застряла между рёбрами грудной клетки. Вошедшая спереди осталась в позвонке.
— Из этого можно заключить, что смертельной была вторая? — спросил Грачик.
— Безусловно, смертельной была вторая, полученная в грудь. — После некоторого молчания врач добавил: — Мы вам очень признательны за поправку. Из неё нам придётся сделать кое-какие выводы для самих себя на будущее… Мы вам очень благодарны.
Но Грачика теперь интересовала не благодарность врачей, а происхождение пуль: из какого же пистолета они были выпущены? Из «браунинга» или из «вальтера»?..
Часть третья
26. Силс Боится
— Ну, скажу я тебе! — Кручинин прищурился, комически сморщив нос. — И отдых же! — Кручинин безнадёжно махнул рукой и принялся рассказывать. Грачик сочувственно кивал головой, делая вид, будто только и ждал, когда сможет узнать о непорядках на курортах. А тем временем в его памяти обстоятельства дела Круминьша устанавливались в том порядке, как он будет излагать их Кручинину; улики, версия, доказательства…
Звонок телефона прервал беседу.
— Карлис Силс желает видеть товарища Грачика, — докладывал дежурный. — Говорит: срочное дело… Просит принять…
Грачик хотел отложить приём, но Кручинин сказал:
— Если кто-либо пришёл по интересующему тебя делу, не откладывай приёма. Придя в следующий раз, человек выложит тебе не то, что хотел сказать прежде. Ты услышишь нечто более продуманное, а тебе это не всегда кстати. Всегда принимай сразу — будь то свидетель или совсем неизвестный тебе человек. Эдак ненароком ты можешь увидеть перед собой и того, кого тщетно искал.
Пока Силс поднимался на второй этаж, Грачик наскоро рассказал Кручинину о роли этого свидетеля в деле Круминьша.
— Видно, ты с ним уже подружился, — заметил Кручинин. — Я имею в виду ту особую дружбу, какая необходима между следователем и хорошим свидетелем. А я лучше уйду, чтобы его не стеснять.
Силс вошёл своею тяжёлой походкой, крепко ступая всею подошвой, молчаливым кивком приветствовал Грачика. Прежде чем заговорить, опасливо огляделся, чего раньше никогда не бывало.
— Что-нибудь случились? — как можно душевней спросил Грачик, почувствовав, что сегодня этот человек нуждается в ободрении.
Усевшись к самому столу и налегши грудью на край так, что головы их очутились почти рядом, Силс негромко сказал Грачику:
— Сегодня они мне звонили…
— Кто?
Силс взмахом руки показал за окно.
— Меня позвали к телефону… У хозяев нашей квартиры — телефон… «Слушай хорошо, Силс: твоя Инга у нас в руках. Ты будешь исполнять наши приказы, Силс. Понимаешь? Мы не церемонимся. Сначала она, потом ты. Понял? Подумай хорошо. Мы ещё дадим о себе знать». И все…
— Откуда звонили?
— Именно не знаю! — с раздражением ответил Силс.
— Так… И что же вы ответили?
— Бросил трубку на стол и побежал на улицу к автомату. Думал: пускай станция заметит номер. — Силс махнул рукой. — Ну, а когда вызвал станцию…
— Телефон был уже разъединён, — за него договорил Грачик.
— Нет, оказалось, что звонили из Риги.
— Значит, на переговорной можно узнать…
— Станция говорит: заказ поступил с автомата по разовому талону. Поэтому ничего узнать нельзя. Я боюсь… Инга… — негромко проговорил он, глядя мимо лица Грачика. Он весь поник и сразу постарел на десять лет.
Грачик понимал, в какие клещи враги взяли Силса. И дело было не в том, что они могли угрожать Силсу, — до него им будет трудно дотянуться. Но Инга — она в их руках! Именно эта мера воздействия и страшна. Силсу придётся проявить большую стойкость. Сейчас ни о чём другом с Силсом не стоило и говорить. Нужно его успокоить.
— Какие у вас основания бояться за Ингу больше, чем Круминьш боялся за Вилму, — сказал Грачик. — Они в одинаковом положении, а ведь с Вилмой ничего не случилось.
— А кто сказал, что с Вилмой все в порядке? Они не люди! Именно не люди, — сжимая кулаки, охрипшим от волнения голосом проговорил Силс. — Они хотят, чтобы мы ненавидели друг друга и все вокруг! Именно, так же, как они сами ненавидят. Теперь у них ничего нет на продажу — нет коров, нет гусей, нет молока, нет яиц. Так они хотят получать деньги за нас. Если один брат здесь — другой там, если я здесь, а Инга там!.. — Грачик видел, как вздрагивает тяжёлый подбородок Силса и продолжают нервно сжиматься и разжиматься кулаки. — Надо помогать нашим людям там. Помогать!.. — Он твердил это слово, глядя в глаза Грачику так, будто хотел загипнотизировать его своим требованием. — Именно: помогать!.. — выкрикнул он, и слова полились у него с неожиданной быстротой и горячностью. Это был уже не угрюмый молчальник, не знающий, как сесть, куда девать от смущения руки. Грачик несколько раз открывал рот, но ему не удавалось вставить ни слова. Силс говорил, как человек, долго таивший большую-большую вину и державший про себя большую-большую обиду многих людей. Он говорил о прибалтах, о кавказцах, о жителях Средней Азии, о русских, доведённых гитлеровской каторгой до того, что они забыли о верности родине. Да, пусть эти люди виноваты, пусть на них — великий грех слабости, проявленной там и тогда, где и когда устояли миллионы более достойных! Но ведь может же случиться так, что история ещё раз поставит перед человечеством во весь рост роковой вопрос: «С кем ты?» Не легко себе представить тогда душевное состояние тех, кто ради искупления своих прошлых ошибок хотел бы быть на родине, в рядах её сынов, а вместо того…
