— Для Шумана? — с трудом скрывая торжество, переспросил Грачик.
— Для него самого, для отца Петериса.
— Вы изготовили ему одну такую рубашку?
Альбина подумала, прежде чем ответить:
— Две… Верно, две. Одна в одну. Небось вторая-то и сейчас у него, у отца Петериса.
Кроме того, по словам Альбины, «утопленник» был именно тем, кто сопровождал Круминьша при «аресте».
На этот раз у Грачика не было оснований сомневаться в правдивости свидетельницы. Он счёл лишним продолжать возню с опознанием утопленника: ведь сразу же после убийства Круминьша было установлено, что ни один из органов республики не выдавал ордера на арест Круминьша и ни один работник милиции или органов безопасности не командировался на такую операцию. Этого, по мнению Грачика, было достаточно, чтобы сказать: утопленник не имел никакого отношения к милиции и его форма — «липа».
В кармане брюк утопленника был обнаружен чистый блокнот. Один из листков блокнота был вырван. Сложенный вчетверо, он был заложен между другими листками. Из того же кармана был извлечён небольшой карандаш — то, что принято называть «огрызок».
Судебно-медицинский эксперт пришёл к заключению, что смерть лжемилиционера наступила раньше, чем он утонул. Основанием для этого заключения служила огнестрельная рана в спину. Рана была сквозная, с выходным отверстием в области грудной клетки.
— Скажите, — обратился Грачик к врачу, собиравшемуся уже уходить. — Можно ли определить у покойника дефект ног, скажем, косолапость, если он страдал ею при жизни.
— Конечно, положение стопы у трупа, если только ноги не были деформированы механическим повреждением, сохраняется. А что вы имеете в виду?
— Не имела ли правая стопа этого человека дефекта? Не была ли она несколько повёрнута внутрь.
— А-а, понимаю, — сказал врач. — Вы хотите знать, как выглядел бы след утопленника? Могу с уверенностью сказать: вполне нормально. Угол разворота ступнёй у обеих ног совершенно одинаков.
— Благодарю вас, — не показывая своего разочарования, ответил Грачик, и они расстались.
Грачик написал задание для экспертизы: 1. Можно ли определить род и калибр оружия, из которого был совершён выстрел в спину утопленника, и 2. Не написана ли предсмертная записка Круминьша на бумаге из блокнота, найденного у утопленника, и карандашом, найденным у утопленника.
Не легко было Грачику преодолеть желание немедленно произвести обыск у отца Шумана. Если там действительно будет обнаружена вторая рубашка работы Альбины и если священник не сможет опровергнуть, что и эта принадлежит ему… Но… Но Шуман был духовным лицом. Следовало считаться с тем, что и обыск, и показания самого Шумана могут и не подтвердить слов Альбины. Это было возможно. Тогда враждебно настроенные элементы не замедлят использовать действия следователя для злопыхательства по адресу советских властей в целом. Следовало искать другие пути, чтобы убедиться в принадлежности белья отцу Шуману. Лишь после установления этого обстоятельства можно будет прижать его к стене и заставить признаться, каким образом его вещи оказались на утопленнике.
Грачик ещё раз оглядел рубашку убитого и найденный отдельно от трупа, в траве, форменный китель офицера милиции. Довольно ясные, несмотря на пребывание в воде, следы крови на бельё, привели Грачика к мысли, что после получения пули в спину «милиционер» ещё оставался на ногах. Если бы он не находился в вертикальном положении, кровь не могла бы оставить таких потёков вдоль рубахи и стечь к исподникам. Прежде чем раненый упал, кровь текла сверху вниз.
Внимательно исследовав китель, Грачик сделал открытие, заставившее его усомниться в правильности заключения медика. Ведь, исследовав рану на спине и сличив её с раной на груди, врач заявил, что первая из них — входное, а вторая — выходное отверстие пули, причинившей смерть. Грачик удостоверился в том, что пулевое отверстие на спине кителя, то есть входное отверстие, имеет тот вид, какой и должно иметь. В лупу были видны волокна ткани, расположенные в направлении движения пули, то есть снаружи внутрь. Но нагрудное повреждение кителя, соответствовавшее, по мнению врача, выходному отверстию пули, при разглядывании его в лупу не имело по краям волокон, направленных изнутри наружу, как следовало бы им расположиться при проходе пули. Напротив того, волокна материи, увлечённые пулей, были обращены снаружи внутрь. Словно пуля не вышла здесь из тела убитого, а вошла в него извне. Кроме того, ворсинки сукна, хорошо различимые в лупу, были опалены. Именно такой вид должно было иметь входное отверстие при выстреле в упор, а вовсе не выходное. Из всего этого Грачик делал вывод, что в убитого были сделаны два выстрела, а не один. И ни одна из ран не была сквозной. Обе пули, следовательно, должны были оставаться в теле убитого.
Это было важное открытие: ежели пули остались в теле, то можно будет с точностью сказать, выпущены ли они из «браунинга», найденного у Круминьша. По-видимому, два выстрела в лжемилиционера подтверждали то, что было написано в посмертной записке Круминьша: «… двумя выстрелами из его же оружия убил своего конвоира…» Если не удастся доказать подложность записки, то появление «милиционера» с двумя пулями в теле, полученными из «браунинга», может окончательно опрокинуть версию убийства Круминьша. Но Грачик был настолько уверен в своей правоте, что даже такая угроза не могла поколебать его хорошего настроения.
25. Схема Грачика
Едучи в Ригу, Грачик чувствовал удовлетворение: один из участников преступления — лжемилиционер — вышел из игры; вторым важнейшим обстоятельством была принадлежность белья отцу Шуману. Пожалуй, именно это-то открытие и вызывало в Грачике чувство приподнятости, с которым он поглядывал теперь на мир. Ведь если удастся установить соучастие Шумана в преступлении — первая веха на пути к истине будет поставлена…
Если бы вагон электрического поезда не был почти пуст, Грачику не избежать бы удивлённых взглядов, когда он, заметив, что поезд замедляет ход и услышав выкрикнутое кондуктором название станции «Предайне», сорвался, словно ужаленный, и выскочил на платформу. Он бежал к кассе, чтобы взять билет на ближайший поезд в обратном направлении — прочь от Риги! Казалось, что осуществление идеи, пришедшей ему, как внезапное и блестящее решение вопроса о принадлежности отцу Шуману рубашек, не терпит отлагательства. Он должен был предотвратить возможность сговора, предупреждения священника или подстраивания Альбиной нужных ей обстоятельств, ежели она сказала на допросе неправду. Недавнее доверие к старушке снова сменилось смутным ощущением её неискренности: матушка Альбина перестала казаться такой простодушной болтуньей, какой, очевидно, прикидывалась. Грачик в волнении мерил шагами платформу станции Предайне. Сумерки быстро сгущались. Молодому человеку чудилось, что со светом дня уходит и надежда на благополучное решение задачи с рубашками (представлявшееся сейчас удачным и едва ли не единственным), без необходимости прибегать к обыску у Шумана. Драгоценные минуты бежали, казалось, неизмеримо быстрее, чем двигались ленивые стрелки часов.
