Шилде насторожился.
— Что вы хотите сказать?
— Да простит мне бог, но не дальше как вчера преподобный Сандерс предупредил меня: «Эта свинья Шилде…»
Настала очередь Шилде выказать возмущение:
— Это уж слишком!
— Я хотел, чтобы вы знали… — со смирением змеи ответил Ланцанс.
Шилде рассмеялся.
— Если вы думаете, что пустить между друзьями чёрную кошку — благое дело, то позвольте и мне открыть пробсту глаза на вашу дружбу с ним.
— Вы не слышали от меня ни одного дурного слова о преподобном Сандерсе.
— Зато знаю, что, если бы не мои ребята из «Перконкруста», имя преподобного Висвалдиса Сандерса давно было бы высечено на могильной плите. — Шилде придвинулся к епископу так, что его губы едва не касались лица собеседника. Тон его стал угрожающим: — Или вы забыли, как ещё в Латвии пустили полицию по следам Сандерса?
— Перестаньте! — крикнул епископ, сразу утрачивая спокойствие. Даже голос его сорвался на испуганный фальцет. — Нечего вам совать нос не в своё дело.
— Вам не хочется видеть мой нос в куче мусора, на которой сидите вы? Но наш общий коллега по Совету господин Мутулис может в случае надобности подтвердить всё, что я скажу о вас пробсту. Так что вам незачем особенно важничать передо мною, Ланцанс!.. Однако давайте действительно закончим: если советские власти докопаются там до моего человека, придётся перестраивать всю работу и отказаться от дальнейших услуг Силса. Это вы понимаете?.. Так помогите же нам!
7. Адольф Шилде
Служка без стука вошёл в комнату и, скользя по полу, как угодливый кот, приблизился к епископу. В руке служки был поднос. На подносе — рюмка с водой и маленький флакон. Епископ тщательно отсчитал капли гомеопатического лекарства и выпил.
Шилде разбирал смех: тонкие губы епископа благоговейно шептали: «Раз… два… три…» Бледные пальцы, как лапа коршуна, цепко держали крошечный флакончик. — «Недостаёт только, чтобы он перекрестил это снадобье», — подумал Шилде.
Служка стоял неподвижно, с опущенными к полу глазами. Когда рюмка была возвращена на поднос, служка вышел так же бесшумно, как появился.
— Итак, мой дорогой Шилде, — проговорил Ланцанс, — вы сказали, что второй из тех людей нам ещё пригодится?
— Да.
— Несмотря на явку с повинной?
— Явка только маскировка. Она облегчает его положение.
— Да, да, помню… Вы умница, Шилде. Господь да хранит вас! Но… что даёт вам уверенность в преданности этого Силса? Можно ли положиться на его честь?
— Честь? — Усмешка скользнула по губам Шилде. — Мне странно слышать это слово, когда речь идёт о таких, как Силс, и в приложении к такой работе. Я держу их деньгами и страхом. Вот верные карты в моей колоде.
— Страх? — недоверчиво переспросил Ланцанс.
— И деньги! Я сказал: и деньги!
— Плохая карта, Шилде, совсем плохая. — Епископ пренебрежительно махнул рукой. — Всегда может найтись козырь постарше.
— Мы играем золотыми тузами.
Ланцанс рассмеялся:
— Творец вложил в человека неустойчивую душу: если смогли соблазнить её вы — могут соблазнить и другие. — Он наставительно поднял палец, словно говорил с исповедником. — Плоть слаба, и соблазн силён.
— Мне посчастливилось слышать эту сентенцию из уст самого сатаны… В опере!
— Вот как?! Вы, оказывается, любите музыку.
С этими словами епископ подошёл к стоявшей наискосок от окна раскрытой фисгармонии. Не глядя, привычным движением опустил пальцы на клавиатуру. На мгновение закрыв глаза, задумался. Звуки тягучего псалма, мерно раскачиваясь, поплыли на волнах табачного дыма, выпускаемого Шилде. Некоторое время Шилде в такт музыке покачивал носком ноги. Выражение его лица обнаруживало напряжение мысли. Ланцанс, по-видимому, только ещё входил во вкус игры, когда Шилде замахал руками и воскликнул:
— Не то, не то… Совсем не то! Там, в опере, с этим чёртом в красном, была совсем иная музыка.
Ланцанс с обиженным видом, не снимая рук с клавиатуры, ждал, когда Шилде перестанет ему мешать. А тот делал попытку вспомнить мотив, но так и не сумев его воспроизвести, напустил на себя важность и задумчиво проговорил:
— Да, в жизни бывают периоды, когда музыка приходится кстати. Я слышал, будто какой-то пианист или композитор именно через музыку пришёл в лоно церкви, стал монахом. Вот только забыл, как его звали. Зато я помню его музыку. Тра-та-та-та-та!.. Тра-та! Тра-та! — Шилде повторил несколько тактов из известной шансонетки, распевавшейся в рижских шантанах.
Ланцанс грустно улыбнулся и покачал головой:
— У вас, конечно, отличный слух, просто прекрасный слух, но это совсем не Лист. — Он взял несколько аккордов.
— Вот-вот! Это самое! — оживился Шилде: — Тра-та-та-та! Словно лихой танцор отбивает каблуками… В молодости я любил потанцевать. Ну, а потом… потом уж только и осталось: танцовщицы из Альгамбры… Ах, какие там были девчонки! Из-за одной такой я… Впрочем, моя биография вас не интересует.
— Напротив, Шилде, напротив. Святая церковь учит нас интересоваться всем, что касается друзей. И мы, например, хорошо знаем соблазнительницу, толкнувшую вас тогда на нарушение заповеди господней «Не укради». Помним и то, что было потом. — При этих словах епископ лукаво усмехнулся. — Да, у церкви хорошая память, господин Шилде. При случае мы о многом можем напомнить тем, кто слишком кичится своей безгрешностью. Но, когда нужно, мы умеем и многое забыть… — И многозначительно добавил: — Если это нужно нашим друзьям… Однако я хотел спросить: что, по-вашему, интересует этого… Силса?
— Какое мне дело до интересов всякого прохвоста?
— А как же вы надеетесь держать его в руках? Я уже сказал: не всегда это надёжно… Страх?.. Ведь Силса могут и оградить от ваших угроз. Что ж у вас останется? Чем вы заставите его повиноваться? Где кнут, волею божьей вложенный в вашу десницу, чтобы управлять доверенными вам душами.
— Бог отпустил моей братии довольно тёмные души, — пробормотал Шилде.
— Господь ведает, что творит. Каждому отпущено то, что следует. Не нам испытывать его мудрость. — Ланцанс на мгновение молитвенно поднял глаза к потолку и опустился в кресло. — Я хочу дать вам совет… Не смотрите на меня так: опыт святой католической церкви измеряется двадцатью веками. — Он улыбнулся. — Это, кажется, немного больше опыта даже такого опытного организатора, как вы… Рядом со страхом и деньгами — силами временными и преходящими — существуют вечные силы… Вы вот упомянули о том не новом открытии, которое оперный сатана преподнёс вам, а забыли, что случилось с Фаустом. Вы забыли о страсти более сильной, чем страх и золото.
— Такой страсти не существует.
— А любовь, сын мой? Греховное стремление людей друг к другу? Только мы, убившие плоть свою во имя господне, не знаем над собою власти страстей, не подчиняемся земной любви. Но опыт говорит нам, что, начиная с грехопадения Адама, любовь царит надо всем, что есть живого на земле… Кроме нас, кроме нас! — поспешно добавил епископ. — Эта страсть ведёт человечество к мнимому счастью и к бедам, к процветанию царств и к гибели империй.
