— … я рад, очень рад тому, что все позади! — бодро говорил Грачик в телефонную трубку. — У нас начинается новая жизнь… Конечно, именно «у нас»: у тебя и у меня!.. Главное, чтобы был здоров и рос крепким малыш наш Эджин… Как что значит — «наш»? Разве он теперь не мой сын?..
Под ногою Кручинина скрипнула половица. Грачик быстро оглянулся.
— Кто там? — крикнул он, вглядываясь в полутьму комнаты и узнал силуэт Кручинина. Наскоро бросил в трубку официальным тоном: — Извините, товарищ Клинт. Я позвоню вам немного погодя, пришёл Нил Платонович…
Кручинин сжал руку Грачика в своих ладонях. Несколько времени тот стоял смущённый, потупясь, наконец поднял взгляд на смутно белевшее лицо Кручинина.
— Вы думаете… это неправильно? — спросил он.
— Что ты, что ты! — испуганно воскликнул Кручинин, усадил Грачика в кресло и, опустившись рядом, долго и ласково говорил о том, как хорошо то, что он понял из этих нечаянно подслушанных слов. — …Я уверен, — сказал он в заключение, — что ты никогда не пожалеешь о сделанном.
Лица Грачика уже почти совсем не было видно. Падавший через окно луч уличного фонаря выхватывал из темноты только энергично выдвинутый подбородок, широкое плечо и сухую, крепкую руку на подлокотнике. Этого было достаточно, чтобы утвердить впечатление уверенности и силы, какое Кручинину хотелось сейчас сохранить о Грачике.
— Вы имеете в виду ребёнка… — сказал Грачик после некоторого молчания. — А вы бы сами… если бы на месте Вилмы была Эрна Клинт? — Ответом послужило едва различимое в темноте покачивание головы Кручинина. — Вот и я думаю: тут нет ничего такого, о чём я могу пожалеть: маленький Эджин Грачьян…
— А если Вилма пожелает, чтобы он был Клинт или скажем… — тут Кручинин вдруг умолк.
— Не бойтесь, договаривайте, — спокойно сказал Грачик. — Она не захочет, чтобы его звали Эджин Круминьш… Впрочем, это её дело… Её дело…
93. О божественном дыме и ценности времени
— Как ваш жировичок? — спросил Крауш, входя к Кручинину.
— А что же с ним было делать? Вырезали и дело с концом, — беспечно ответил Кручинин.
— Но именно своевременно, никак не позже!
Заметив, с какой завистью Крауш смотрит на то, как он закуривает, Кручинин отвёл свою руку со спичкой. Ян Валдемарович просительно протянул руку.
— Стыдно, — сказал Кручинин, — такой большой и такой… слабый.
— Ты же вот не бросаешь курить, хотя, наверно, не хуже меня понимаешь вред этой гадости, — с неудовольствием возразил Крауш.
— Хочешь прочесть лекцию о вреде никотина? Это не ново. В Африке известны целые области, как, например, Ламбарене, которые исследователи называют «странами хронического отравления никотином». Злоупотребление табаком вызывает там у туземцев хроническую бессонницу, с которой они борются тем же курением. А то, что женщины курят наравне с мужчинами и кое-где даже больше мужчин, приводит к появлению неполноценного потомства. В погоне за дурманом негры Понгве курят из огромных глиняных трубок с тыквенными головками. Это целая наркотическая фабрика!.. История табака довольно интересная область. Кеталь, большой знаток, утверждает, что ни одно растение не оказало на экономическую и культурную жизнь человечества такого влияния, как табак.
— Удивительно! — воскликнул Крауш. — Мы, безоговорочные сторонники оздоровления народа, ни разу не поставили вопрос об изгнании табака.
— Это тем более странно, — согласился Кручинин, — что никотин вовсе не является необходимостью для организма. Есть народы, так и не постигшие наслаждения курения, хотя наряду с этим есть и такие, которые курят четыре сигареты сразу — вставляют по одной в каждый угол рта и в ноздри. Американские импортёры даже пакуют для них сигареты по четыре в пачку — на одну закурку.
— И всё-таки я думаю, что если уж я бросил это занятие, то тебе и бог велел.
— Но пока что никто не ставил передо мною этого вопроса.
— А если бы я поставил? — с озорством повторил Крауш. — Прошу тебя именем старой солдатской дружбы. Хочу, чтобы ты прожил лишние десять лет.
— Ты сказал «лишние», — спокойно сказал Кручинин. — Что такое лишний год? Ненужный, который некуда девать?
— Разве бывают в жизни ненужные годы, — рассердился Крауш. — Да что там годы?! Счёт идёт на часы. При всей относительности ценности времени, — оно самое абсолютное из благ, дарованных человеку. Тут, брат, не нужно знать, что существуют прокуроры, чтобы не совершать растраты. Это — преступление против самого себя.
— А покажи мне такое правонарушение вообще, которое не было бы преступлением против совершающего его.
— Парадокс?.. А впрочем… может быть, и не такой уж парадокс… Ты снова прав, Ян! В том, что касается времени, — не лучшей ли карой для его растратчика является сознание невозвратимости растраченного. Как можно не оценить всю ни с чем несравнимую ценность времени, ежели обернёшься к собственному прошлому?
— При условии, что есть что вспомнить.
— А другого прошлого и не бывает!.. — Кручинин подумал и повторил: — Нет, не бывает! Сколь бы ничтожен не был человек, для него прошлое — всегда самая большая из утраченных ценностей. Правильно, на мой взгляд, говорил какой-то писатель о необратимости прошлого: «Ничто в жизни не возвращается, кроме наших ошибок». В этом свой смысл и целесообразность устройства бытия.
— Пустяки! — возразил Крауш. — Одной из причин привлекательности существования является неповторимость жизни. Это верно. Я не могу рассматривать прошлое, как некую безвозвратность. А воспоминания, составляющие значительную долю нашей духовной жизни?
— Ты разумеешь воспоминания, имеющие общественный смысл, так сказать «педагогическую ценность»?
— Нет!.. — решительно отрезал Крауш. — Я говорю о личном, о своём, чаще всего, как это говорится у поэтов: о «лирическом».
— Ты и лирика? — Кручинин уставился на прокурора с нескрываемым изумлением. — Старик, ты оборачиваешься ко мне неожиданной стороной!.. Коли так, я тебе признаюсь, но только по секрету: согласен. Больше того: считаю, что частенько будущее потому и привлекательно, что окрашивается привлекательными событиями прошлого. Иначе о чём можно было мечтать? А без мечты какая же жизнь?!
— Ты уловил мою мысль. — Крауш несколько раз кивнул головой, выражая удовольствие. — Человек чувствовал бы себя лишённым перспективы, если бы не имел надежды на то, что удастся ещё пережить подобное лучшему, что было… В этой формуле есть привлекательность.
— Не порочна ли она? — в сомнении спросил Кручинин. — Ведь ежели выступить с нею — побьют, а?
— Может быть, и побьют, — рассмеялся Крауш. — Положение твоего писателя о том, что прелесть жизни в необратимости прошлого, — от пессимизма.
— Возможно… Уж очень обездоленным должен быть человек в прошлом, чтобы не рождалась надежда пережить пережитое… Я не принадлежу к числу таких… — Кручинин решительным движением руки отрубил воздух. — Нет, не принадлежу!
