— И вот это, — Грачик выбросил на стол гребешок с поломанными зубьями, — не принадлежало вам?
— Нет.
— А между тем, — с новым зарядом терпения продолжал Грачик, — по застрявшим на этом гребне волоскам эксперты установили, что он ваш. — И не обращая внимания на то, что Квэп равнодушно пожал плечами: — Вы выронили этот гребень, когда лежали под моей машиной и разъединяли тормозные тяги вот этим ключом. Вы думали, что я стану спускаться с берега в «Победе» и вместе с нею нырну на дно реки. — Грачик положил перед Квэпом разводной ключ. — Разъединив тяги, вы бросили ключ в кусты… Не сообразили, что нужно было забросить в реку и это орудие преступления.
— Все, все отрицаю.
Ввели Линду Твардовскую.
— Вы не объясните нам, Твардовская, — обратился к ней Грачик, но она перебила:
— Я не Твардовская, а Юдас.
— Хорошо, не спорю: Юдас-Твардовская, объясните, почему на заброшенной и почти догола ободранной мызе появилось такое нарядное зеркало? Золочёная рама и прочее…
Твардовская посмотрела на Квэпа.
— Он объяснит.
— Нет, Твардовская, — твёрдо проговорил Грачик, — я хочу выслушать это и от вас.
Она с пренебрежением подняла одно плечо и, затушив окурок, сказала:
— Он купил его в комиссионке, в Риге. По его мнению, было вполне естественно, чтобы у меня стояло зеркало. В раму вделали второе стекло — словно бы заднюю сторону зеркала. Это стекло покрасили суриком. Между стёклами он хранил деньги. — Она вздёрнула подбородок: — В жизни не видела столько денег. Тысяч на сто советских, доллары, фунты. Мне хватило бы на всю жизнь… и с покрышкой.
— Что скажете, Квэп? — спросил Грачик.
— Отрицаю.
— Хорошо, — сказал Грачик, — пусть уведут Твардовскую… — Вот что, Квэп у нас есть три следа ваших пальцев: заржавевший оттиск на пистолете «вальтер», оттиск на этом самом зеркале и ваш собственный, взятый при аресте, — они тождественны… А теперь, Квэп.
— Прошу не называть меня Квэпом, — ворчливо запротестовал Квэп. — Я это отрицаю.
— Вы отрицаете даже то, что вы — это вы?
— Я-то — я. Но я не Квэп. Квэп погиб под поездом.
— Вас опознала Твардовская. А уж ей ли вас не знать? — Грачик улыбнулся и посмотрел на Крауша, сидевшего с каменным лицом. Не выдавая своих чувств, прокурор следил за происходившим. Он был доволен тем, что вошёл в дело сам. Это оказалось не только полезно, но просто интересно. Удивительный тип этот Квэп. Насколько он возмущал Крауша, в такой же мере его радовала работа молодого следователя.
Крауш с удивлением смотрел на Квэпа: по-видимому, слова Грачика об опознании Твардовской нисколько не смутили Квэпа. Действительно, тип более чем удивительный!
Но ещё больше потрясло его, когда на очной ставке с Йевиньшем, прямо указавшим на шрам на шее Квэпа и напомнившим преступнику о происхождении этой приметы, Квэп даже не обернулся к портному, будто вовсе его и не слышал.
— Значит, вы утверждаете, что Квэп погиб под колёсами поезда, — в который уже раз терпеливо повторил Грачик. — Что ж, я, может быть, и поверил бы вам, если бы вы сказали мне, откуда вам известно об этом происшествии и о том, что погибший именно Квэп? — Кажется, Квэп понял, что на этот раз он проговорился. Он вскинул было на Грачика злобно-растерянный взгляд, но тотчас же опустил его и не ответил на вопрос. — И тут не хотите отвечать? Ясно же: вы попались!
— Нет…
— Хорошо, мы к этому ещё вернёмся. — Грачик сам удивился, как вместе с ростом упрямства Квэпа росло его собственное терпение. Удивлялся этому и радовался. С необыкновенным спокойствием сказал: — Пойдём дальше: вместе с Крапивой вы подготовили инсценировку ареста Круминьша.
— Отрицаю.
Крауш, не выдержав, раздражённо забарабанил пальцами по столу, впрочем, он тотчас сдержал себя и только чуть-чуть покраснел.
— Получив форму милиционера, вы «арестовали» Круминьша, — спокойно продолжал между тем Грачик. — Что вы с ним сделали — знаете сами.
Наступило молчание. У Квэпа все ещё был такой вид, будто все сказанное прошло мимо его ушей.
— Ну-с? — повторил Грачик. С трудом можно было расслышать, как Квэп повторил своё:
— Отрицаю.
Эта комедия могла вывести из себя кого угодно. Крауш искоса посматривал на Грачика и думал об усилии, какого должно стоить южному темпераменту прятаться за маску спокойствия при каждом новом «отрицаю». Только лёгкая хрипотца, появившаяся в голосе Грачика, выдавала меру его напряжения:
— Вы застрелили своего сообщника Крапиву, пистолет спрятали в колодце заброшенного хутора там же на острове, смазав для сохранности кремом Линды Твардовской. Для спуска пистолета в колодец использовали верёвку из того же мотка, из которого взяли кусок для удушения Круминьша?
— Это неправда! — хрипло выбросил Квэп, громче, чем прежде. Было очевидно, что детали преступления, так точно восстановленные следствием, вывели Квэпа из равновесия.
— А вы не отрицаете, что вы — верующий католик, с уважением относитесь к церкви и доверяете слову её служителей? — спросил Грачик.
— Этого не отрицаю, — после некоторого раздумья ответил Квэп и вздохнул как бы с облегчением.
— Значит, с доверием отнесётесь к показаниям священника Петериса Шумана? А этот свидетель показал, что вы шантажировали его угрозой открыть властям то, что когда-то он входил в организацию «Угунскруст» и сотрудничал с айзсаргами. Петерис Шуман поверил вам, будто ему грозят репрессии, если его прошлое станет известно советским властям. За своё молчание вы потребовали от него услуги, одной-единственной, говорили вы: предъявить нам фальшивую фотографию момента инсценированного вами лжеареста Круминьша. Но насчёт того, будто ваше требование будет единственным, вы согрешили: вы послали к нему переночевать Крапиву в ночь накануне преступления. Священник не знал, что Крапива — ваш сообщник, и из жалости снабдил его собственной рубашкой… Все это было, Квэп.
— Нет!.. Отрицаю.
— Речь идёт о показании священника!
— Отрицаю… — И повторил для убедительности: — Все отрицаю!
Грачик подвинул ему папиросы. Квэп машинально закурил. Дым он пускал медленно, густыми клубами, надолго задерживая в лёгких. Казалось, он старался подкрепить этими затяжками иссякающее упрямство.
Грачик настойчиво, в десятый раз шаг за шагом прослеживал путь, каким Квэп пришёл к последнему акту — покушению на взрыв стадиона. Перед столом следователя вторично прошли отец Шуман, мать Альбина, старый рыбак, Лайма Зведрис, Мартын Залинь, закройщик Йевиньш, Эмма Крамер, Онуфрий Дайне, лаборант из «Рижского фото», работники артели «Точный час», жители Цесиса и Алуксне.
На столе побывали два пистолета, образцы верёвки, нож с пляшущими человечками, карандаш, блокнот, узконосые ботинки Квэпа, его «рябое» пальто и кожаная тужурка Дайне. Одно за другим Квэпу были предъявлены все заключения экспертов. Материал следствия был убийственно ясен, улики неопровержимы. Но на все Квэп отвечал:
